Том 8 - Леся Українка

Вскоре, правда, этот «космополитизм и экзотизм» вы-звал ожесточенный протест со стороны французской критики. Леметр * решительно протестовал против этого иностранного «нашествия», даже сам де Вогюэ стал находить, что пора уже французским писателям «несколько освободить ср*ой письменный стол от массы тяжеловесных северных произведений».

По тону журнальной критики 1900 года можно подумать, что Франции действительно угрожает «нашествие двунадесяти языков» в лице иностранных романистов и драматургов, тогда как в действительности популярность иностранных литератур во Франции совсем не так велика, если сравнить ее с популярностью французской лите-ратуры во всех европейских странах.

«Иностранное наводнение» оставило по себе во Франции всего несколько томов переводных романов и драм, но и это значило для нее очень много, особенно для воз-рождения в ней женского вопроса. Ибсена «Призраки» и «Нора», Бьернстьерна «Перчатка» составили целую эпоху; романы миссис Олифант, миссис Хамфри Уорд, Марии Корелли * увлекли мысли французских читатель-ниц в Англию, в страну мужественных, умеющих постоять за себя женщин; образы русских женщин Турге-нева и Достоевского заставили своей «загадочностью» мечтать даже Бурже! «Крейцерова соната» * ужаснула даже читателей, воспитанных на литературе адюль-тера.

Литературе помогала жизнь: успехи женщины в на-уке и искусстве, завоевание ею новых областей труда, женский рабочий вопрос, пересмотр закона о разводе, периодические женские конгрессы,— все это заставило, наконец, французских беллетристов «сломать лед» и сно-ва заговорить «не о ж е н щ и н а х, а о ж е н щ и н е», как сказал бы Стендаль.

В новейшей французской беллетристике женский вопрос сводится в большинстве случаев к вопросу о браке и к тому же со специальной точки зрения, которую МЫ и проследим при обзоре главных феминистских и антифе-министских произведений французских писателей и прп сравнении их с аналогичньши сочинениями в других лите-ратурах.

В болыпинстве этих новых романов постановка вопро-са такова, какою она была у Дюма: женщине (т. е. «новой женщине», а далеко не всякой) нужны любовь, ува-жение, правильная семья или свобода. Марсель Прево *, по какому-то недоразумению причисляемый теперь по-стоянно к феминистам, не отступает ни на йоту от этого тезиса. В трех своих последних романах он дает три варпанта решенпя этого вопроса. В первом — «Demivier-ges» (теперь переделанпом в драму) — он делает вывод, что женщине не свойственна свобода, и в противовес от-рицательному типу «полудевы» выставляет положитель-ный тип «маленькой белой гусыни» (petite оіе blanche).

В двух последуюіцих романах — «Frederique» и «Lea», носящих, кроме того, общее заглавие «Vierges fortes» («Сильные девы», как антитеза «полудевам»), М. Прево сначала ищет иного выхода из своего тезиса: его «силь-ные девы» пришли к заключению, так же как и автор, что «в любви жеищина всегда раба, что бы там ни говорили поэты», и потому решили предпочесть любви свободу и вместо свободы попадают в настоящее рабство. Их аскетическая доктрина является для них тяжелым игом, и школа, в которой они живут в качестве учитель-ниц-воспитательниц, под диктатурой одной «сильной» англичанки, носит характер монастыря со строгим уставом, только без религиозного элемента. Там девочки воспитываются в духе самостоятельности («ходят одни за покупками»), но учительницы не смеют шагу сделать без контроля. Школа погибает к удовольствию большин-ства «сильных дев». Героиня романа JI е а успевает в конце выйти замуж и превратиться в «маленькую белую Гусыню» (автор не изменил своєму идеалу даже ради «сильных дев»!), но умирает от чахотки, оставив свою старшую сестру Фредерику (героиню предыдущего романа) и ее товарку, самых закоренелых «сильных дев», с угрызениями совести в том, что они не сумели сберечь эту нежную, не созданную для феминизма Лею, и с сом-нениями в том, точно ли достижим на земле идеал «сильной девы».

Таким образом, формула Дюма приняла у Прево мало-помалу такой вид: «любовь, уважение, покровительство, правильная семья или — монастырский режим». По-ви-димому, новый «друг женщин» гораздо суровее преж-него...

Братья Рони * (Rosny) лет пять тому назад тоже про-бовали создать тип «сильной девы» в своем романе «Не-укротимая» («L’indomptee»). Героиня этого романа, студентка, впоследствии женщина-врач, приходит к заключе-нию после горького опнта, что для нее возможна только любовь без уважения, так как она бесприданница, а таким, по уверению авторов, нечего надеяться во Франции на «уважение и правильную семью»; поэтому героиня решает быть «сильной девой», несмотря на свой очень чувственный темперамент, уезжает в глухую провинцию деревенским врачом, выдерживает там борьбу с недове-рием крестьян, с соперничеством зйахаря, который, впрочем, потом становится ее союзником, «с отвратительными интригами порочных буржуа», все время тая надежду на «правильный» брак, который, собственно, и єсть мечта ее жизни. И вот, когда эта надежда грозит уже окончатель-но исчезнуть, является добродетельный и вполне лояль-ный жених, который и предлагает ей руку и сердце, на-ходя, что он достаточно богат за двух, и к тому же правильно соображая, что практика женщины-врача может в значительной степени возместить приданое. Роман кон-чается так: «Явился мужчина, а вместе с ним потом-ство, покой, сила, бесконечный закон, направляющий маленькие шерстистые семена среди бури, закон, устанав-ливающий связь земли с эфиром, закон цветка, насеко-мого, волчицы, львицы!»

Из того, что героиня решила оставаться при своей профессии и привычках и после замужества, можно думать, что в данном случае формула Дюма изменяется так: «любовь, уважение, покровительство, правильная

семья и свобода», но, к сожалению, роман обрывается на помолвке, и новый тезис остается пока не проверенным експериментально, а между тем «свобода» героини пред-ставляется мало гарантированной ввиду того понятия, которое она составила себе о «правильном браке». Еще будучи студенткой, она была сильно увлечена одним мо-лодым человеком, тоже студентом-медиком, который нимало не скрывал от нее, что при всей любви к ней он жениться на ней не намерен, так как он желает избрать ученую карьеру, а наука и семья, по его мнению, несов-местимы. Примеры семейной жизни Пастера * и других знаменитих учених, приводимне молодой девушкой, не убеждают упрямого приверженца «свободной любви без ответственности»; тогда студентка решает, что он просто негодяй, желающий принесть ее в жертву своей карьере. На его ядовитое замечание, что она ведь тоже заботится в данном случае о своей «женской карьере», т. е. о замужестве при посредстве мэрии, девица отве-чает ему sans fagons 1: «Это единственная гарантия, что ты будешь принадлежать мне и моим детям... О, если бы были другие гарантии!..» Она не хочет быть для него une peu