Том 8 - Леся Українка
Вообще лес и горы — это родная стихия г-жи Кобылян-ской, где она дает полный размах крыльям своей фантазии и увлекает за собой читателя. За эти размахи писательнице иногда жестоко достается даже от доброжела-телей, которые ставят ей в вину, что она, подобно немец-ким модернистам, слишком залетает в заоблачную высь, гораздо выше, чем достигают вершины буковинских гор, и потому не видит и не хочет видеть, что делается в долинах, где страдает буковинский народ. Для этих упреков єсть известное основание. ^Действительно, Кобылянская, пережившая сильное влияние философии Ницше, обнару-живает часто стремление к идеалу «сверхчеловека», что приводит ее иногда к расплывчатым и отвлеченным меч-там, но зато парадоксальний дух Ницше развил у молодой буковинской писательницы гораздо большую смелость мысли и воображения, чем мы привыкли видеть у боль-шинства писателей-русинов. ) Протест личности против среды и неизбежно сопровождающие его порывы ins Blau 1 составляют необходимый момент в истории литературы каждого народа; этот момент, по-видимому, только теперь наступил для малорусской литературы, по крайней мере, для той, которая развивается в австрийской обстановке.
Подобное литературно-общественное настроение вызывало в своє время необычайный подъем художественного твор-чества у других народов; можно думать,— так как на это єсть указания,— что такое настроение не пройдет бесплод-но и для малорусской литературы.
Лучший из рассказов г-жи Кобылянской, навеянных этіім настроением, это «Valse melancolique», где с большою пластичностыо изображены три женских типа: скромной, трудолюбивой и непритязательной девушки с инстинктами семейственности її симпатичным, но не широким кругозором, затем лирически-восторженной и безнадежно то-скующей музыкантши с порывами к «сверхчеловеческо-му», и эмансипированной художницы, служащей только искусству, берущей от жизни все, что она может дать, и спокойно презирающей осуждающих ее филистеров.
Упрекающие г-жу Кобылянскую за порывы в заоблач-ную высь могут утешиться, так как эта писательница не всегда чуждается «долин»; доказательством служит прекрасная повесть под названием «Некультурна», где под чисто симфонический аккомпанемент рассказывается очень реальная, способная скандализировать благовоспи-танных австрийских читателей история крестьянки-гуцул-ки, эмансипированной не по теории, а по инстинкту. Сильная, способная ко всем мужским работам, красавица, с врожденным чувством изящного, та «некультурна» отстаивает свою личность от грубого ухаживателя, кото-рый, в сущности, ей нравится, но возмущает ее самоуве-ренной навязчивостью. Наперекор ему и точно под влия-нием какого-то гипноза она вьіходй'Ь'замуж за первого по-павшегося человека, но сразу занимает самостоятельное положение относительно мужа. По смерти мужа она пере-живает первую серьезную любовь к человеку, который оказываетс^ негодяем с разбойничьими замашками, жи-вет на ее счет в ее доме, а вмѳсте с тем изменяет ей для ее родной сестры. Но «некультурна», с трудом спасшись из ловушки, в которую вовлекают ее изменники, выгоняет от себя своего милого и живет дальше одна, не порабо-щаясь больше ни одному из своих ухаживателей. Не-счастья не ломают, а закаляют ее: несмотря на пережи-тые драмы, она твердо верит в своє «счастье»,— в этой уверенности утвердило ее предсказание одного старого «ворожбита», а еще более собственное сознание своей не-сокрушимой физической и нравственной силы, воспитан-ной в борьбе с дикой горной природой. В этой повести, причудливо сотканной из поэзии и прозы, собственно, две героини: гуцулка и карпатская природа.
Эскиз «Банк рустикальный» дает нам выхваченную прямо из жизни картину горя крестьянина, подавленного непонятной для него математикой крестьянского банка и понимающего только одно, что он из хозяина превратил-ся в нищего. Эта картинка написана совсем иной манерой, чем все другие рассказы г-жи Кобылянской.Бпрочем, она редко берет сюжеты из крестьянской жизни; ей более знакома жизнь интеллигенции, и потому сюжеты из этой жизни, легче поддаваясь описанню, дают более простора изящному таланту писательницы. г
Василь Стефаник с большим основанием, чем О. Кобы-лянская, может быть назван продолжателем Федьковича: он так же близок к крестьянской среде, так же любит ее, так же усвоил язык ее и проникся ее чувством. Он сын крестьянина, родом из галицкого Покутья, из села Русо-ва, которое отделяется от Буковины только рекою Прутом и относится этнографически не к Галичине, а к Буковине. Сам г. Стефаник причисляет себя к буковинцам. Из биографии г. Стефаника известно только, что он студент медицины, что начал свою литературную деятельность на Буковине (первый его сборник издан в Черновцах) и что с первых же шагов был восторженно принят буко-винской и галицкой критикой и публикой. Ему не при-шлось ощупью искать дороги, подобно Федьковичу, или бороться за своє литературное существование, подобно г-же Кобылянской. Яркость ли таланта, или доступность тем создали сразу популярность молодому писателю — трудно решить; вернее всего и то и другое. Как бы то ни было, но не прошло и трех лет со времени первого появлення г-на Стефаника в литературе, как он уже стал известностью на своей родине. Литературные друзья г. Стефаника опасаются, как бы такой быстрый успех не иовредил выработке таланта молодого беллетриста; но, говорят, сам г. Стефаник не придает большого значення похвалам друзей и критики. Надо надеяться, что пример Федьковича не прошел даром для его продолжателей, что они не остаповятся на полпути, подобно ему, а су-меют с образностыо, колоритностыо формы и с теплотой чувства соединить глубину и широту мысли, недостаток которых отозвался роковым образом на деятельности Федьковича.
Г[осподин] Стефаник, при некотором сходстве внеш-них приемов с Федьковичем, сильно отличается от него настроением и восприимчивостью№сли у Федьковича виступала главным образом этнографическая, казовая сторона народной жизни, романтические сюжеты, то у г. Сте-фаника, наоборот, мы видим изнанку этой жизни:? Собст-венно, эти два писателя выбирают свой сюжеты из разных слоев крестьянства. Федькович изображал зажи-точное крестьянство, страдающее только от рекрутского набора да от случайных катастроф, не считая, конечно, общечеловеческих, всегда и всюду существующих страда-ний. Г. Стефаник изображает крестьян, стоящих на дороге к полной пролетаризации или уже переступивших этот порог; впрочем, переходное, самое болезненное со-стояние почти исключительно занимает молодого писателя. В маленьких набросках, которые своим черным колоритом, отчетливостью и вместе небрежностью письма похожи на рисунки пером, г. Стефаник дает нам целую коллекцию силуэтов,
