Том 8 - Леся Українка
Кто виноват? — я вслух произнесла.
И за восставших, и за побежденных,
И за преступных, и за развращенных
Я что-то, скрытое во мраке, прокляла2.
В стихотворении, посвященном памяти погибших за освобождение Италии, отдельные картини страданий сливаются в широкую панораму национального бедствия. Интересно сравнить это изображение с известным уже нам описанием д’Аннунцио. Ада Негри, так же как и д’Аннунцио, вспоминает в восторженных выраже-ниях время великого подъема, когда «вдруг превратился
1 «Tempeste», «Incendio della miniera»,
2 «Tempeste», «Nota di cronaca».
презренный народ в племя гигантов могучее, клик разда-вался победный и радостный: бот где начало Италии», и так же мрачны краски настоящего, хотя на него Ада Негри смотрит с точки зрения обманутого великим подъ-емом и обездоленного пролетария, тогда как д’Аннунцио стоит на точке зрения лишенного привилегий, выброшен-ного за борт «за ненадобностью» аристократа, который, пожалуй, и сам не прочь отдать в жертву «чернь итальян-єкую», только более изящному божеству, чем эти новые владыки Рима. Если соединить эти два односторонние изображения, то получается очень полная картина. Вот как рисует ее Ада Негри:
Ты велика, Италия родная!
Бот над Ломбардекою болотною равниной Три мрачных фурии царят непобедимо:
Пеллагра малокровие и голод.
Вот над туманною и емрадною Мареммой,
Над дикой и пустой Кампаньей римской,
Над Каллабрийскою развалиной печальной Народный вопль отчаянья несется.
В пустыню знойную, далекую народ наш Идет на смерть и смерть с собой несет,
Чтоб знамя водрузить среди песков бесплодных.
Чернь итальянская везде страдает,
Везде нужда гнетет. Напрасно со слезами Взывают: «Хлеба!» — женщины и дети.
Восставшая толпа, как волны океана,
Сама в себе мятетея, без сознапья,
В отчаянье взывая о пощаде;
Она сама себе могилу роет.
Вверху, внизу, во всей стране несчастной Сломалась вера, погибает совесть,
И в слабых душах угасает пламя Негодованья и любви святой.
Но, словно дуб, не побежденный бурей,
Свободная Италия стоит.
Не пробуждайтесь, мертвые герой!
Пусть вечно грезитея вам чудный сон,
Который грязь житейскую вам красня И превращал хрішснье агонші В победный, светльш гпмн 2.
Хотя Ада Негри не принадлежит к слабым душам, К «упавшим духом поэтам», но мессианические мечты,
упованья на возрождение Рима с его могуществом ей чужды. Рнмское Поле для нее просто — невозделаиное поле (l’incolto Agro Romano). «Великими» она называет не цезарей, герцогов и полководцев, а тружеников мьіс-ли, мучеников за идею, кто бы они ни были — аристократи ли с громкими именами или не известные никому плебей. Не римские развалины, а ломбардские фабрики, нлантации и поля пробуждают в ней надежды на лучшее будущее Италии. Вид фабрики в действии наводит ее на мысль о непобедймой силе трудовой армии, сплоченной под знаменем ясной идеи, объединснной сознанием. Не «новый римский цезарь», а весь итальянский плебс бу-дет тем мессией, который возродит Италию к новой жиз-ни. Нечего тревожить «мертвых героев» в их могилах: они отжили своє, они боролись и победили, а те их по-томки, которые не сумели найти новых путей, а продол-жали стремиться к идеалу по старому пути, оказались «побежденньши» и горько жаловались:
Мы с верою стремились к идеалу,
Но он нам изменил.
Ада Негри провозглашает весть новой любви, новой борьбы, нового освобождения. Каким-то апостольским настроением проникнуто ее стихотворение, в котором она описывает своє первое прибытие в город:
Стучусь и в двери города вступаю я,
— Кто вырастил тебя? — Jleca, поля.
. — Кто звал тебя сюда? — Судьба моя,
Как ураган, меня сюда влекла.
Лесную свежесть и лесные песни Тебе я издалёка принесла.
Свободы, необузданной свободи Я знаю чары,— ты не знаешь их.
Старинный город! Я пришла к тебе одна,
Ты примешь ли меня? Я молода, сильна,
От рисовых плантаций болотистых Пришла к туманным фабрикам твоим,
Я принесла прпвет свободный, братскнй пм 1«
Поэтесса чувствует призвание быть выразительницей стремлений рабочих масс, ее преследуют жалобы побеж-денных, ее воодушевляют порывы сильных, ей кажется, что они сами зовут ее на служение их делу:
Мы тебя признаєм; да,— ты наша.
Ты должна возродить, перелить в плоть и кровь Все неясные наши стремленья,
Нашу ненависть, муки, борьбу и любовь,—
Там должпа ты искать вдохновенья.
„.Вместе с нами, за пас, муза новой любви,
Ты погибнешь в последнем сраженье
Она представляет себе рабочие массы в виде несмет-ного воинства:
Эти жертвы труда возмущенья полньт,
В их отважных сердцах, в их прекрасных очах Зажигается жажда священной войны19.
«Будь проклят, кто дрожит и отступает!»—воскли-цает она, как вождь, ведущий своє войско на приступ, и боевые картины, одна другой ярче, развертываются в ее воображении. Она представляет себя в образе новой Жанны д’Арк:
Йду! За мной идут воскресшие народы;
Они полны сил, веры и свободы,
Их будущеѳ ждет.
Я светлый гимн пою; в моих руках, как пламя, Сверкает орифламма. Это знамя К победе нас ведет 20.
Эту победу поэтесса представляет себе чаще всего бескровною:
И будут лезвия ЧИСТЫ от крови,
И белый будет веять флагг
и наступит время вечного мира, вечной деятельности, но не разрушительной, а созидательной. Ада Негри не представляет себе будущей демократии в виде какой-то дикой орды, «разрушающей творення искусства»,— едва ли єсть на свете поэт, который согласился бы служить разруши-телям красоты,— она представляет себе будущее в виде царства свободной поэзии и свободного труда, обширного царства, где «весь мир — отечество». Впрочем, идеал ее лучше всего выражен в следующих строфах:
Зарей сияют золотые сны,
Виденья будущей весны,
Свободного труда и вольного народа.
Ликует обновленная природа,—
Весна, раздолье, солнце и цветы,
Свобода для любви и красоты...
Ни побежденного там нет, ни властелина,
Нет больше ни слуги, ни господина!21
Особенной силой и вдохновеньем звучит речь Ады Негри, когда она обличает язвы настоящего и поет песнь надежды на будущее, но когда ей приходится говорить
о средствах достижения идеала, то стройность и ясность картины несколько нарушается. Поэтесса то восторжен-но приветствует стачку, то тут же в мрачных красках рисует ее поражение; то призывает имущие классы к покаянню и несколько наивно убеждает их опроститься и возвратиться к земле и физическому труду, то объявляет этим классам непримиримую
