Том 8 - Леся Українка
Эти окрики «назад!», с одной стороны, и сладко усы-пляющие мадригалы, с другой, создали у французской женщины какую-то несвободную психологию. Бо всей классической и неклассической французской литературе XVII и XVIII вв. нет ни одного женского образа, кото-рый можно бы поставить наряду с искренней, истинно свободной духом Корделией *.
В романах той эпохп идеальная женщина представлялась или совершенно безличной, или добродетельно-пассивной,— это был тот идеал девушки «с очень крот-ким характером и с овечьими привычками» (beaucoup de douceur dans le caractere et par habitude moutonne), над которым тщетно иронизировал Стендаль уже в 30-х годах XIX ст. Руссо * и Вольтер * оставили этот идеал почти неприкосновенным, а Бомарше * показал только оборотную сторону того же типа: девушка на вид «с овечьими привычками», а на деле искусная притворщица. Этот идеал пассивной кротости дожил неприкосновенным до самого романтизма, выдержал романтическую бурю и
СТОйт до сих пор еще очень твердо в современной нам французской литературе.
Правда, этот тип сентиментально-кроткой женщины был в своє время очень популярен во всех литературах, но там, где он не носил явно подражательного французам характера, он все же имел в себе элементы чего-то другого, не столь безнадежно-консервативного. Кроткие героини Шиллера, Гете, Диккенса, Пушкина имеют, по крайней мере, чувство человеческого достоинства, которое значительно удаляет их от идеала безответной овечки.
Те из французских романтиков, для которых такой идеал безответной кротости начал казаться слишком пресным, или ушли совсем из родной действительности, обратили свои взоры к страстному Востоку, или потеря-лись в романтических мечтах о средних веках, когда женщина будто бы «царила» (опять та же альтернатива: пьедестал или грязь!), или же, если сохраняли свою связь с окружающим, то находили гризетку, куртизанку, не-верную жену как единственно возможные ТИПЫ «новой женщины», которую то облйчали, то идеализировали, но во всяком случае выделяли из бесцветной массы «поря-дочных женщин». Это очень напоминало эпоху так на-зываемого упадка Рима * и недаром: между положением француженки XIX в. и положением римлянки времен «упадка» єсть много общего. Закон и традиция создали им обеим такую узкую рамку жизни, в которой почти невозможно проявить себя сколько-нибудь независимой и оригинальной натуре,— такая натура должна поэтому искать себе выхода вне установленного порядка. При этом положений являєте я широкое поле для смешения понятий: то всякая независимая и оригинальная женщина подозреваетея в «непорядочности», то всякая просто беспорядочная женщина окружаетея ореолом оригиналь-ности.
Первой была поставлена на пьедестал гризетка, еред-ний тип между Гретхен и Филиной *, веселая, наивно и свободно любящая Лизетта, муза песен Беранже *, затем куртизанка Марион Делорм * Виктора Гюго,— в сущности тот же тип, только взятый au tragique 1. Затем масса циганок, уличных певиц и пр., прототип которых Миньона *.
К этому типу не раз возвращалась и Жорж Запд * в своих поисках высшей женщины.
Одновременно с Жорж Занд заговорил о женщине Стендаль (Анри Бейль). Ум от природы скептический и чуждый лиризма, он мало задавался вопросом о «выс-шей женщине» и ее психологии,— он всегда имел в виду именно обыкновенную, среднюю женщину и требовал для нее нормального воспитания и солидного, а не салонного обучения, чтобы она могла быть самостоятель-ным существом, вооруженным против всяких случай-ностей жизни. Он требовал для женщины уважения и свободы, с которыми, по его мнению, салонный культ дамы не имел ничего общего: «У нас слишком велико господство ж е н щ и н и слишком ограничено господ-ство женщины». Но голос Стендаля остался гласом вопиющего в пустыне: на своих современников он не имел почти никакого влияния; он сделался знаменит только лет через тридцать после своей смерти. И часто теперь, читая рассуждения французских романистов на тему о правах и стремлениях «новой женщины», кажется, что это все почти дословные перепечатки из книги Стендаля «De l’Amour», из трех ее глав, трактующих о женском обучении («De Feducation des femmes», гл. LIV, LV, LVI), только иногда мыслям Стендаля придана более умеренная форма. Идеи Жорж Занд почти не нашли себе отголоска в последующей французской литературе; их влияние сказалось в литературе немецкой и, главным образом, русской. Тип «высшей женщины», как его понимала Жорж Занд, остался навсегда чужд французской действительности, как это продолжает быть и теперь, несмотря на видимеє возрождение славы Жорж Занд в последние годы.
Между тем права исключительной женщины, или, как говорят французы, высшей женщины, были признаны гораздо скорее, чем права обыкновенной женщины. И в этом отношении жизнь опередила литературу. Раньше чем в литературе выработалось мнение, как следует отно-ситься к притязаниям женщин на авторство или артисти-ческую деятельность, де Сталь * и Жорж Занд, Рашель * и Малибран * уже показали на деле, что может еделать исключительная французекая женщина в этой области. Литература приняла этот совершившийся факт и признала за талантливой женщиной многие права «не в при-мер прочим». Особенно посчастливилось артистке: ее поставили на пьедестал. Мюссе * в стансах «К Малибран» защищал артистку от нападений мещанской морали во имя права гения, которое выше кодекса ходячей морали. Виктор Гюго обращался к сестре Малибран, молодой Полине Гарсиа * (впоследствии г-жа Виардо):
О, пой, красавица, пой вдохновенпо!
Певнцы имя нам всегда священно
Всем, даже скептикам и развращенным злом...
Итак, чтобы получить право на свободу и уважение, женщине нужен был особенный ценз — талант. Для мас-сы, лишенной этого ценза, оставалось бесправие, юриди-ческое и нравственное. И это не только теоретически. Фактически только талантливая женщина могла быть независима, так как только сцена, зстрада или литература давали профессию, при которой заработок жен-щины равнялся заработку собратов-мужчин. Все другие формы труда не удовлетворяли этому условию. Все раз-новидности физического труда оплачивались так мало, что работница почти неизбежно становилась гризеткой. Научный труд был совершенно недоступен женщине по недостатку образовательного ценза: воспитательницей
она являлась только в своей семье или в монастыре,— и та и другая среда одинаково исключали понятие о сво-боде и независимости для женщины.
Романтики требовали признать за обыкновенной, не исключительной, не талантливой женщиной хоть одно право из завоеванных «избранницами», право на «сво-бодную любовь».
