Том 6 - Леся Українка

Голос (через окно). Эй, ткачи, выходите!

Старый Хильзе. По мне, что хотите, то и делай-те (садится за станок), а я с места не сдвинусь.

Г отлиб (после короткой внутренней борьбьг). Я по-йду и сяду работать. А там будь что будет. (Уходит.)

Слышна «Песня ткачей». Ее поют сотий голосов, и совсем близко песня звучит, как глухая, монотонная жалоба.

Голоса жильцов (в сенях). Ай-ай-ай, и взаправ-ду идут, целой толпой, словно муравьи. И откуда взялось столько ткачей? Да ты не толкайся, дай же и мне взгля-нуть! Смотри-ка, впереди какой верзила идет! Эй, да они так и кишат!

Хорниг (подходит к людям в сенях). Ну, что? Хорошеє представлена? Ведь атакую штуку пе каждый день увидишь! Отчего бы и вам не пойти к верхнему Дитри-ху? Они ведь и там наделали хороших дел. У того все разгромили: и дом, и фабрику, и винный погреб — не осталось ничего! Все бутылки распили, какие только нашлись, да так и выцедили, не откупоривая,— возиться-то с ними некогда. Раз, два, три — отшибли горлышко, и готово дело! Рты порезали осколками — да им на это наплевать! Иные так и ходят в крови, словно свиньи ре-занпые. А вот пастанет черед и здешнего Дитриха.

Пение замолкает.

Голоса жильцов. Да они на вид совсем уж не такие злые.

Хорниг. Ладно-ладно, еще подожди, что будет! Глянь-ка, они ведь высматривают, с какой сторони лучше начать. Вон со всех сторон оглядывают Дитрихов дво-рец. Видишь, видишь, вон маленький толстяк с ведром. Это кузнец из Петерсвальде, ловкий малый! Он самыѳ толстые двери высаживает как ни в чем не бывало,— просто поверить трудно.

Голоса жильцов. Гляди-гляди, бросили камень в окошко! Ну и натерпится же страху старый Дитрих! Э, да он вывешивает какую-то бумагу! Бумагу вывеши-вает? Что же там такое написано? Ты умеешь читать? Ну, вот, на что бы я годился, кабы читать не умел? Ну, читай же! Вы-вы-все-будете-удовлетворены. Вы все будете удов-летворены.

Хорниг. Ну, атакую бумагу он мог бы и не вы-вешивать. Все равно опа много не поможет. У них своє на уме. Они метят на самую фабрику, сжить со свету все механические станки. Ведь машины-то и разоряют руч-ных ткачей, ато даже слепой видит. Ну, нет, очень уж они теперь разошлись! Никакой исправник или следова-тель их теперь не вразумит, а не то что какая-то бумаж-ка! Кто видел, как опи расправляются, тот уж знает, что ато за расправа!

Голоса ткачей. Смотрите-смотрите! Толпа-то ка-кая! И чего только они хотят? (Торопливо.) Да никак они идут через мост? (Со страхом.) Да неужто на нашу сторону? (С сильним удивлением и страхом.) Сюда идут, к нам идут! Смотри, опи выгопяют ткачей из домов!..

Все разбегаются. Сени пустеют. В сени вторгается толпа восстав-ших с криками: «Эй, ткачи, выходите!» —и из сеней разбегается по отдельным комнатам. Видно, что эти люди очень утомлены ходьбой и бессонными ночами: все они грязные, запыленные, растрепанные, оборванные. Лица их краспы от выпитого вина. В комнату старого Хильзе входит Бекер, за ним несколько моло-дых ткачей, вооруженных дубинами и кольями. Увидев старого Хильзе, они останавливаются как бы в некотором замешатель-

стве.

Б е к е р. Дядя Хильзе, будет вам над работой-то кор-неть! Пусть кто хочет за станком спину гнет! Довольно вам себя изводить! Теперь о вас другие позаботятся!

Первый молодой ткач. Теперь уж не придет-ся ложиться спать с пустым брюхом.

Второй молодой ткач. У ткачей теперь будет и крыша над головой, и рубаха на теле.

Старый Хильзе. Откуда вас черт припес с то-порами да с дубинами?

Бекер. А вот мы их обломаем об Дитрихову спину!

Второй молодой ткач. Разожжем наши дубины да засунем их фабрикантам в глотку — пусть знают, как жжется голод!

Третий молодой ткач. Йдем с нами, дядя! Мы им пощады не дадим!

Второй молодой ткач. Над пами-то, пебось, никто не сжалился. Теперь мьі за себя постоим!

Старый Баумерт (входит, он не совсем твердо стоит на ногах. В руках у него зарезанная курица. Оп раскрывает свои объятъя). Братец! Ведь все мы братья! Сюда, в мои объятья, братец!

Смех.

Старый Хильзе. Ну, и хорош же ты, Вильгельм!

Старый Баумерт. Густав, да ты ли это? (Растро-ганно.) На грудь мою, пссчастпый, голодный страдалец!

Старый Хильзе (ворчит). Оставь меня в покое.

Старый Баумерт. Нет, это всрпо, Густав. Человек должен быть счастлив. Взгляпи-ка вот па меня, Густав. Каков я? Человеку нужно счастье. Ну, чем я пе граф? (Хлопает себя по животу.) Отгадай-ка, что у меня в брюхе! Самая что ни на єсть барская еда! Человеку нужно счастье — а там он раздобудет себе и шампанско-го, и жареного зайца. Вот что я тебе скажу: мы дали маху! Самим брать нужно, вот что.

Все (перебивая друг друга). Самим брать нужно, УРРа-а!!

Старый Баумерт. Стоит тебе одип хороший кусок проглотить — и вдруг ты уж словпо другим челове-ком стал. Фу ты, господи! Сила-то в тебе так и вырастет, словно в породистом быке! Так по всем жилам живчиком и разольется — даже сам не знаешь, куда попадешь и что разобьешь. Вот веселье-то, черт возьми!

Иегер (показьівается в дверях, вооруженный ста-рой кавалерийской саблей). Мы сделали две прекрасных атаки!

Бекер. Уж мы отлично навострились! Раз, два, три — и мы уже в доме. А там и пошло, словно на пожаре! Все так и трещит, так и дрожит. Только искры летят!

Первый молодой ткач. А недурно бы где-ни-будь и огонек развести!

Второй молодой ткач. Йдем в Рейхенбах да и подпалим там богатые дома.

Иегер. Это недурно. Пусть нагребают себе золотых углей.

Бекер. Оттуда мы пойдем во Фрейбург, к Тромтра.

Иегер. Нам бы до начальства добраться следовало. Я читал, что все зло от них идет.

Второй молодой ткач. Скоро мы и в Бреславль пойдем. Ведь нас становится все больше и больше!

Старый Баумерт (обращается к Хильзе). А ну-ка, выпей, Густав!

Старый Хильзе. Водки я никогда не пью.

Старый Баумерт. То было в старые времена, а теперь у нас все по-новому, Густав.

Первый молодой ткач. Масленица-то не каж-дый день бывает!

Старый Хильзе (нетерпеливо). Чего вам от меня надо, безбожники вы этакие?

Старый Баумерт (чемного смущенный и с чрез-мерной любезностью). Да ты смотри только: ведь я тебе курочку принес. А