Том 6 - Леся Українка

Берта. Нате, покушайте, дядя Анзорге.

Анзорге. (Сквозъ слезы начинает єсть.) Да-да, так-так.

Старый Баумерт ест мясо прямо из кастрюли.

Бабушка Баумерт. Эй, старик, ты бы уж по-терпел немножко. Пусть Берта нам всем нарежет.

Старий Баумерт fжует). Два года тому назад я в последний раз причащался. После того я сейчас же про-дал сюртук, который берег для причастия. На эти деньги мы купили кусочек свинины. С тех пор я мяса в глаза не видал вплоть до сегодняшнего вечера.

Иегер. Нам мясо не полагается, за нас фабриканти его едят. Они вот как в масле катаются! У них хватит и на жареное, и на печеное, и на экипажи, и на кареты, и на гувернанток, и бог знает еще на что. Бесятся они с жиру-то, не знают, что и видумать от богатства да от спеси.

Анзорге. В прежние времена совсем по-иному все было. Тогда фабриканти сами жили да и ткачу жить давали. А все потому, думаю я, что высшее сословие ни в бога, ни в черта больше не верит. Заповеди забыли и ка-ры божьей не боятся. Они выкрадывают у нас последний кусок изо рта, отнимают где только могут и без того скудную нашу еду. От этих-то людей и идет все наше несчастье. Если бы наши фабриканти были хорошими людьми, нам бы не жилось так плохо.

Иегер. Август, сходи-ка ты в кабачок и принеси нам еще кварту. А ты, Август, по-прежнему все смеешься?

Бабушка Баумерт. Я и не понимаю, что с мо-им мальчиком: он всегда и всем доволен. Что бы ни слу-чилось, как бы скверно ни жилось — он всегда смеется. Ну, беги, живо, живо!

Август уходит с пустой бутылкой.

Ну что, старик, ведь вкусно, а?

Старый Баумерт (жует; еда и питье сильно возбуждают и подбодряют его). Слушай, Мориц, ты ведь у нас свой человек. Ты умеешь читать и писать. Ты нашу жизнь зпаешь, ты нас, несчастных ткачей, жалеешь. Тебе бы вот приняться за наше дело да двипуть его хоро-шенько.

И е г е р. Это я с удовольствием. За мпой дело пе ста-нет. Этой фабрикаптской шушеро я бы устроил скандал с нашим удовольствием. За этим я пе постою. Я малый обходительный, но уж если во мне закипит злоба и на меня найдет бешенство — тогда я вот как: Дрейсигера в одну руку, а Дитриха в другую, да так ударю их головами, что искры у них из глаз так и посыплются. Ох, если бы можно было устроить так, чтобы всем нам держаться дружно и вместе,— мы бы тогда такой крах устро-или господам фабрикантам... просто любо-дорого! Как только они увидят, что мы с ними шутить не желаем, так сейчас же и сократятся. Знаю я этих святош-смиреппи-ков. Все они трусы, только и всего.

Бабушка Баумерт. А ведь он правильно говорит; ведь вот я не злая. Я всегда говорила, что и богатые люди должны быть на свете. Но если уж на то пошло...

И е г е р. А по мне пусть их всех черт поберет. Этой породы мне ни капельки не жалко.

Берта. Где же отец?

Старый Баумерт незаметно скрмлся.

Бабушка Баумерт. И вправду, куда же он по-шел?

Берта. Неужели с ним худо... может быть, оп уж очень ОТВЫК от мяспого?

Бабушка Баумерт (планет). Ну, вот извольте видеть. Теперь вот и еда в желудке не остается! Вот досталась на нашу долю малая толика порядочной еды, и ту душа не принимает.

Старий Баумерт (возвращается, плача от досади). Ох-ох, сил моих нет больше. До чего они мепя довели. Удалось, наконец, достать себе споспый кусок, так и тот вирок не идет. (Садится на скамейку, горько плача.)

И е г е р (в порыве внезапного негодования, горячо и убежденно). И єсть еще люди на свете, начальство, судьи тут же, неподалеку от нас; только то и делают, что небо коптят. И вот такие-то люди и смеют обвинять ткачей: вы, мол, могли бы жить прекрасно, вся ваша бедность из-за вашей лени...

А н з о р г е. Да разве ато люди? Это звери!

И е г е р. Ну да ладно, наш-то уж своє получил. Мы с рыжим Бекером его хорошо угостили. А под конец спе-ли ему еще нашу песню.

Анзорге. О господи-господи, это и єсть та самая песня?

И е г е р. Она самая. Вот она.

Анзорге Как эта песня зовется? Песня Дрейсигера или иначе как?

И е г е р. А вот я ее сейчас вам почитаю.

Старый Баумерт. Кто сочипил эту песню?

И е г е р. А этого никто не знает. Ну-ка послушайте. (Читает. Разбирает, как ученик, делает неверные ударе-ния, по читает с неподдельным искренним чувством. В голосе слышны и отчаяние, и горе, и негодование.)

Есть суд неправий, подлый суд Для бедняков родной ДОЛИНЫ —

Без приговора здесь убьют Или замучат без причини.

Здесь враг глумится над душой,

А мы молчим лишь терпеливо,

И только слышен вздох порой —

Свидетель горя молчаливый.

Старый Баумерт (захваченпый словами песни, взбудораженный до глубины души, несколько раз с трудом удерживается, чтобы не прервать Иегера. Не владея более собой, он обращается к своей жене и бормочет сквозь смех и слезы). Застенок здесь для пыток... Правду тот говорит, кто написал это... Сама можешь засвиде-тельствовать... Как это?.. Здесь вздохам... как бишь... здесь вздохам тяжким счета нет...

И е г е р. Здесь горьких слез избыток.

Старый Баумерт. Ты знаешь ведь, сколько мы каждый день вздыхаем — и за работой, и за отдыхом.

Иегер (в то время как Анзорге, бросив работу} застил, глубоко потрясенный, а старушка Баумерт и Берта несколько раз утирают глаза, продолжает читать).

Здесь Дрейсигер — палач и князь —

Царит средь бедпости упылой,

Один ликует, веселясь Над нашей жалкою могилой.

Так будьте прокляты, злодеиі

Старый Баумерт!' дрожа от ярости, топает но-гой). Да, так будьте ж прокляты, злодеи!!!

Иегер (читает).

Пока проклятья мьі лишь шлем,

Но час придет — и ваши шеи Веревкой с петлей обовьем.

Анзорге. Так-так — веревкой с петлей обовьем.

Старый Баумерт (угрожающе сжимает кулак), Вы жрете пищу бедпяков.

Иегер (читает).

Напрасны стопьі и моленья,

Напрасны жалобы врагам.

«Не хочешь — так умри ж в мученьи»,— Ответ голодным беднякам.

Старый Баумерт. Как? Как это там написано? Здесь и стонами и моленьями не помочь? Каждое слово... каждое