Том 6 - Леся Українка

В и г а н д. Уж ты как хочешь, Вельцель, а твоя жена на этот раз совершенно права. Это я могу засвидетель-ствовать. Если бы и я рассуждал, как ты, то разве бы у меня было теперь семь подмастерьев?

X о р н и г. Да, ты на этот счет ловок, надо правду сказать. Ткач еще на своих ногах, а ты примериваешь, какой ему сделать гроб.

В и г а н д. Кто хочет чего-нибудь достичь, тому зе-вать не приходится.

X о р н и г. Да-да, ты и не зеваешь. Ты лучше всякого доктора знаешь, когда к ткачу должна придти смерть за его ребеночком.

В и г а н д (только что уливавшийся, вдруг виходит из себя). А ты лучше самой полиции знаешь, кто из тка-чей на руку не чист и кто прикарманивает себе каждую неделю по пучку шпулек. Знаєм мы тебя, пришел за тряп-ками, а при случае и от краденой пряжи не отказался.

X о р н и г. А ты свой хлеб насущный добываешь с кладбища! Чем больше покойников, тем больше выгоды для тебя. Ты, небось, детским могилкам на кладбище счет ведешь и каждой новой могилке радуешься, гладишь себя по брюшку да приговариваешь: «В нынешнем го-ду урожай! Маленькие покойнички нынче так и сыплют-ся, словно майские жуки с деревьев. А мне по такому случаю каждую неделю перепадет лишняя бутылочка винца».

В и г а н д. Хотя бы и так, все-таки я краденым не торгую.

X о р н и г. Ты только богатому фабриканту при случае по два счета за одну работу подаешь, а то в темную безлунную ночку две-три дощечки стащишь с постройки Дрейсигера,

Виганд (поворачивается к нему спиной). Ты зря-то слова не бросай, говорить с тобой неохота. (Снова быстро поворачивается к Хорнигу.) Ты — враль, вот что!

X о р н и г. Столяр по покойницкой части.

Виганд (обращаясь к присутствующим). Все зна-ют, что он умеет скотину портить.

X о р н и г . Ну, ты, поосторожнее! А то как бы я и те-бя самого не испортил, благо, заговоры зпаю.

Виганд бледнеет.

Фрау Вельцель (подает коммивояжеру кофе). Не прикажете ли подать вам кофе на чистую половину?

Коммивояжер. Сохрапи боже! Я буду сидеть здесь по гроб жизни.

Входят молодой лесничий и крестьянин, у последнего в руках кнут. Говорят оба сразу: «Добрый вечер!»

Крестьянин. Позвольте нам по рюмочке имбирной. Вельцель. Здравствуйте, господа! (Наливает водку.)

Лесничий и крестьянин чокаются друг с другом, пыот и ставят пустые рюмки на стойку.

Коммивояжер. Что, господин лесничий, хороший конец сделали?

Лесничий. Порядочный! Я йду из Штейнзейферс-дорфа.

Входят первый и второй старые ткачи и садятся за однії стол с Баумертом и Хорпигом.

Коммивояжер. Извините, вы леспичий графа Гохгейма?

Лесничий. Нет, я служу в имении графа Кейльгаа. Коммивояжер. Так-так, я и хотел сказать это самое. Здесь так много графов, баронов и разпых сиятель-ных особ. Нужно иметь громадную память, чтобы запом-нить все имена. А для чего у вас топор, господин лесничий?

Лесничий. Я его отнял у порубщиков.

Старый Баумерт. Наши господа помещики страсть как дорожат каждой щепочкой.

Коммивояжер. Позвольте, ведь нсльзя же, чтобы всякий тащил все, что ему нужно!

Старый Баумерт. С позволения сказать, здесь, как и везде, єсть и большие и маленькие воры. Здесь єсть и такие люди, которые в больших размерах ведут торгов-лФ краденым лесом и обогащаются с этого. А вот если какой-нибудь бедиый ткач...

Первый старый ткач (перебивает Баумерта). Мы не смеем взять и веточки хвороста, а вот господа, те, небось, не стесняясь, дерут с нас последнюю шкуру. Мы плати и иалог на содержание полиции, мы неси и нату-ральные повинности, налог на пряжу, не говоря уже о том, что нас зря заставляют делать большие концы и вся-чески на господ работать.

Анзорге. Да оно так и єсть: что на нашу долю оставит фабрикант, то у нас из кармана вытащит по-мещик.

Второй старый ткач fсидлщий за одним из со-седних столов). Я сам говорил об этом с нашим барином. «Покорнейше прошу извинения, господин граф,— сказал я ему,— но в этом году я не могу тратить столько дней на работу на барском дворе. Сил у меня не стало работать столько». А он спрашивает: «Это почему?» А я говорю: «Прошу прощення, у меня вода все испортила. Она раз-мыла весь мой посев, а он и без того был невелик. Что-бы жить, приходится теперь работать день и ночь. Такая задалась непогода...» Эх, братцы-братцы, стою я да и руки себе ломаю. Всю мою вспаханную землю так и смыло с горы да и нанесло прямо мне в домишко. А семена-то, Семена дорогие! Ох, господи-господи! И взвыл же я и всю неделю выл и плакал, чуть-чуть что не ослеп. А потом снова пришлось маяться: перетащил всю землю опять на гору.

Крестьянин (грубо). Уж будет тебе плакаться-то! Наш брат должен терпеть без ропота все, что нам посы-лает господь. А если вам не больно-то хорошо живется, так сами в этом виноваты. Что вы делали, когда дела шли лучше? Вы проиграли да пропили. Если бы вы тогда скопили деньжоиок на черный день, то вам теперь не приходилось бы таскать пряжу да господские дрова.

Первый молодой ткач (стоя с несколькими товарищами в сенях, говорит через дверь). Мужик и єсть мужик, хотя бы до девяти часов в постели валялся.

Первый старый ткач. Вот как обстоят наши дела — что крупный, что мелкий землевладелец — для нас все єдино. Вот, например, когда ткачу пужпа квартира, мужик говорит ему: «У меня найдется конура, гдс бы ты мог жить. Но за нее ты должен платить мне хорошис деньги, а кроме того, должен помогать мне убирать село и хлеб, а коли ты на это не согласен, я не согласен дать тебе конуру. А пойди ткач к другому мужику, другой скажет ему то же самое, и третий то же.

Старый ткач. Ткач — что вол: с пего и семь шкур содрать не грех.

Крестьянин (рассероюенный). Ах, вьі, голодная дрянь! Да на что вы годпы-то? Разве вы с сохой-то справитесь? Да вам ни за что пе проложить ми одпой прлмой борозды, вам и спопа-то па воз по подішті»!