Том 6 - Леся Українка

Анзорге (качает головой). Да-да, так-так.

Э м м а (собирает с бумаги картофельную кожуру и на-полняет ею мешок). Теперь надо мне нести картофельную кожуру. Может, мне и дадут за нее снятого молока. (Уходит.)

Иегер. (Все его слушают с напряженным и почти-тельным вниманием.) Ну-ка раскиньте теперь умом. Ведь вы же меня мучили, пилили. Погоди, мол, Мориц,— как поступить на воєнную службу, так тебя заберут в руки. А смотришь — вышло-то не по-вашему. Все это время мне жилось лучше и быть не надо. Полгода прослужил — а у меня уж нашивки. Надо быть расторопным, в этом все дело. Чистил я ротмистру сапоги, ходил за его лошадыо, бегал ему за пивом. А когда я на посту — мундир, быва-ло, на мне так и блестит. Я первый в конюшне, я первый на перекличке, я первый в седле. Я был страсть какой проворный. А когда выступали в атаку — марш, марш, звон, гром, прочь с дороги! Держусь постоянно насторо-же, словно охотничья собака. А про себя думал: тут уж ничего не поделаешь, тут уж рассуждать не приходится. Собрал свои мозги, стал держать ухо востро — ну, дело и пошло на лад. И вышло в конце концов так, что сам ротмистр перед всей ротой сказал про меня: «Вот это так настоящий гусар, каким он должен быть!»

Молчание. Иегер закуривает трубку.

Анзорге (качает головой). Вот-то тебе счастье везло! Да-да, так-так. (Он садится на пол, кладет рядом с собой пучок прутьев и продолжает чинить корзину, при-держивая ее ногами.)

Старый Баумерт. Ну что ж, хорошо, может быть, ты и нам принесешь счастье. Уж не выпить ли и нам с тобой по атому случаю?

И е г е р. Ну, конечно, дядя Баумерт, а когда мы при-кончим ату бутылочку, то будет и другая. (Бросает на стол монету.)

Анзорге (разиня рот, в тупом изумлении). Эх-эх-эх, вот у вас какие дела! Там жаркое, здесь бутылочка водкиї (Он пьет из бутьілки.) За твоє здоровье, Мориц! Да-да, так-так.

Бутылка странствует из рук в руки.

Старый Баумерт. Да, хорошо бы было, если бьз у нас всегда был такой кусочек жареного, а то мы по це-лым годам мяса-то и в глаза не видим. Теперь извольте-ка ждать, пока опять пристапет такая собачка, как вот Амишка: пристала в прошлом месяце да и жила до сих пор. А ато ведь не каждый день случается.

Анзорге. Ты велел зарезать Амишку?

Старый Баумерт. А то что же? Ведь она у меня все равно бы с голоду поколела.

Анзорге. Да-да, так-так.

Бабушка Баумерт. Собачка-то была такая славненькая, умненькая...

И е г е р. А вы здесь по-прежнему любите жареную собачину?

Старый Баумерт. Да хоть бы атого-то жаркого было у нас вдоволь.

Бабушка Баумерт. А ведь хорошо проглотить иногда кусочек мясца?

Старый Баумерт (к Иегеру). А ты, небось, уж потерял охоту к таким кушаньям. Ну-ка поживи у нас немножко — небось, скорехонько войдешь опять во вкус!

Анзорге (нюхает). Да-да, так-так! А ведь кушанье-то будет хорошеє: ишь, как вкусно пахнет.

Старый Баумерт (нюхает). Одно слово, ко-рица.

Анзорге. А скажи-ка нам, Мориц, как по-твоему,— ты ведь знаешь, что творится на белом свете. Насту-пят ли когда-нибудь и для нас, ткачей, лучшие времена или нет?

И е г е р. Да надо полагать, что наступят.

Анзорге. Мы здесь не то живем, не то умираєм.

Вольно уж нам плохо живется, право. А ведь с такой-то жизнью мириться приходится. Нужда-то ведь так и ло-мает и потолок над головой, и пол под ногами. В былые времена, когда я еще в силах был работать за станком, кое-как концы с концами сходились. А теперь вот целыми месяцами приходится сидеть без работы. Плету вот корзинки и живу с грехом пополам, только-только что не умираю. До поздней ночи плетешь — и когда, накопец, свалишься от усталости и заснешь, в конце концов нара-ботал всего на один зильбергрош и шесть пфеннигов. Ты, Мориц, человек образованный; пу, рассуди: можно ли па это жить при нынешпей дороговизне? Три талера у меня отбирают под видом налога на мой домишко, один талер под видом поземельних, три талера под видом процентов по закладной. А заработок-то мой всего 14 талеров в год. На прожитье остается семь талеров. На них надо и кормиться, и одеваться, и обуваться, надо чинить одежду, надо квартиру иметь, надо ее отапливать, и мало ли еще что. Где уж тут платить проценты?

Старый Баумерт. Надо бы вот что сделать: ко-му-нибудь из нас идти в Берлин, прямо к королю, и рас-сказать ему все как єсть начистоту про наше житье-бытье.

И е г е р. Нет, дядя, ато не поможет. Уж сколько об атом писали в газетах! Богачи сумеют все дело по-своему обернуть, и так и этак... Они и самого доброго христиани-на обойдут.

Старый Баумерт. И как это у них там в Берлине смекалки не хватает?

А н з о р г е. Ну, скажи па милость, Мориц, неужто это возможно? Если человек из сил выбивается и все-таки не может заработать на процепты, неужто можно отобрать у него домишко? Мужик свой деньги с мепя тре-бует. Теперь я и не знаю, что со миой-то будет. Если меня да из собственпого моего дома погонят... (Глотает сле-зы.) Здесь я родился; здесь мой отец сидел у станка, больше сорока лет сидел. Бывало, не раз он говорил ма-тушке: «Когда я помру, старуха, смотри, обеими руками держись за дом». Этот дом с бою взят, говорил он. Здесь что ни гвоздь, то бессонная ночь, что ни балка, то целый год полуголодного житья. Кажстся, уж ясно...

И е г е р. Они и самое последпес отберут, они па это способны.

Анзорге. Да-да, так-так. Если дело до этого дой-дет, пусть уж лучше они меня из моего дома вынесут, чем мне на старости лет оставаться на улице. Эка штука — смерть! Мой отец тоже не боялся смерти. Только под конец ему стало страшновато. Тогда я лег к нему в постель, и он успокоился. Подумай только, мне, маль-чишке, было всего тринадцать лет. Уж очень я устал тогда, ну и заснул около больного — тогда ведь я ничего не понимал. Просипаюсь — а около меня похолодевший покойник...

Бабушка Баумерт fпосле молчания). Берта, до-стань-ка для Анзорге