Том 6 - Леся Українка

Б е к е р. Плата за мою работу должна быть здесь. (Он дотрагивается пальцами правой руки до ладони левой руки).

Дрейсигер (к ученику). Поднимите, Тильгнер.

Ученик поднимает деньги и кладет их Бекеру в руку.

Б е к е р. Надо, чтобы все было честь честыо. (Не спе-гиа прячет деньги в старий кошелек.)

Дрейсигер. Ну, что же дальше? (Видя, что Бекер есе еще не уходит, нетерпеливо). Уйдешь ли ты сам, или мне придется тебя вытолкать?

В толпе ткачей происходит движение. Слышится чей-то долгий, глубокий вздох. После этого слышно, как что-то упало на пол. Это происшествие отвлекает общее внимание в другую сторону.

Дрейсигер. Что там случилось?

Ткачи и ткачихи. Здесь кто-то у пал.— Какой-то маленький худенький мальчишка.— Что он, болен что ли?

Дрейсигер. Как так? Где?

С т а р ы й т к а ч. Да вот лежит.

Толпа расступается. Видно мальчика лет восьми, лежащего на полу без признаков жизни.

Дрейсигер. Чей это мальчик? Кто его знает?

Старий ткач. Он не из нашей деревни.

Старый Баумерт. Да никак это Генрихов мальчишка. (Рассматривает его ближе.) Да-да, это Густав, сынишка Генриха.

Дрейсигер. Где живут его родные?

Старый Баумерт. Там, у нас, в Кашбахе, г[оспо-ди]н Дрейсигер. Он ходит играть музыку. А днем он си-дит за станком. У них девять человек детей, а скоро бу-дет и десятый.

Ткачи и ткачихи. Этим людям больно плохо при-ходится.— В их жилье даже дождь сквозь крышу капа-ет.— На девять человек ребят у них всего две рубашки.

Старый Баумерт (дотрагивается до малъчика). Эй, детка, что с тобой? Проснись, посмотри па мсіія!

Дрейсигер. Помогите-ка! Давайте подтшмем его. Какое безрассудство посилать такого слабого ребенка в такой далекий путь! Принесите-ка немпого воды, Пфей-фер.

Ткачиха (помогающая поднять ребенка). Ты смот-ри не помри! Вот-то будет штука.

Дрейсигер. Или коньяку, Пфейфер. Лучше коньяку.

Б екер. (Он всеми забытый стоял до этого времени и наблюдал). Дайте ему что-нибудь поесть, тогда он живо придет в себя. (Уходит.)

Дрейсигер. Этот шелопай хорошо не кончит. Возь-мите мальчика под руки, Нейман. Тихонько, тихонько... так... так... Снесите его в мою комнату. Что вы, Нейман?

Нейман. Он что-то сказал, г[осподи]н Дрейсигер. Он шевелит губами.

Дрейсигер. Что тебе надо, дитя?

Мальчик (шепчет). Есть хочется...

Дрейсигер (бледнеет). Нельзя понять, что он бор-мочет.

Ткачиха. Кажись, он сказал...

Дрейсигер. Ну, мы увидим. Только пе задерживай-те нас. Я его положу у себя на дивапе, посмотрим, что скажет доктор.

Дрейсигер, Нейман и ткачиха несут мальчика в контору. Среди ткачей движение вроде того, которое бывает у школьников, когда учитель выходит из класса. Кто потягивается, кто шепчется, кто переступает с ноги на ногу; через несколько секунд слышится всеобщий громкий говор.

Старый Баумерт. А ведь миє думается, что Бе-кер прав!

Некоторые ткачи и ткачихи. Разумеется, прав.— У нас это не новость, что человек умирает с голоду.— Ох, что-то будет зимой, если нас не перестанут прижимать.— А насчет картофеля в этом году совсем де-ла плохи.

Старый Баумерт. Уж умнее всего сделал ткач Нентвиг — засунул голову в петлю да и повесился иа том же станке. Не хочешь ли табачку? Я был в Нейроде, там у меня зять на табачной фабрике работает. Он мне и насыпал немножко. Что это ты несешь в узелке?

Старый ткач. Это у меня горсточка перловой круши. Передо мной ехала телега мельника из Ульбриха; в одном мешке была дыра... Уж как я ей обрадовался!

Старый Баумерт. В Петерсвальде 22 мельницы, а нам все-таки ничего не перепадает.

Старый ткач. Чего вешать нос-то? Судьба что-нибудь да пошлет. Как-нибудь да пробьемся!

Ткач Г е й б е р. Говорят, когда человека разбирает голод, надо молиться 14-ти заступникам, а то взять в рот камень и сосать его — это помогает.

Дрейсигер, Пфейфер и кассир возвращаются.

Дрейсигер. Ничего особенного. Мальчик теперь совсем пришел в себя. (Взволнованно и пыхтя ходит взад и вперед.) Все-таки это бессовестно. Такое дитя — что твоя травинка: по дул ветер, и она согнулась. Просто не-понятно, как ато люди... как это родители могут быть так неблагоразумны: навыочивают на ребенка два куска нан-ки и заставляют его нести их 10 верст. Даже трудно по-верить. Просто-напросто надо сделать распоряжение, чтобы от детей товара впредь не принимали. (Некоторое время молча ходит взад и вперед.) Во всяком случае я на-стоятельно желаю, чтобы подобных вещей больше не повторялось. И кто в конце концов в ответе? Конечно, МЫ, фабриканти. Мы во всем виноваты. Если такой жалкий ребенок в зимнее время застрянет в снегу и заснет, сей-час же является какой-нибудь досужий писака — и через два дня страшпая история пошла гулять по всем газетам. А отец? А родители, которые посылают такого ребенка... сохрани бог, чем же они виноваты? Все с фабриканта спрашивается, фабрикант — какое-то козлище отпущения. Ткача вечно гладят по головке, а фабриканта вечно ру-гают: он-де человек бессердечный, опасный плут, кото-рого каждая порядочная собака должна хватать за икры. Фабрикант живет среди роскоши и удовольствий, а бед-ным ткачам платит «нищенскую плату». И знать ведь нѳ хотят, что у такого человека масса работы и бессонных почей, что он несет болыпой риск, который ткачам и во сне не снится, что от постоянных расчетов и подсчетов, делений, вычитаний и сложений он подчас теряет голову, что у него тысяча сомнений и волнений, что он бес-прерывно ведет, так сказать, борьбу на жизнь и на смерть с конкурентами, наконец, что у него ни одного дня не проходит без потерь и огорчений,— обо всем этом, уж конечно, молчок. И кто только не садится фабриканту на шею, кто только не высасывает из него крови, и кто не живет на его счет? Попробовали бы вы хоть денек побыть в моей шкуре — вам бы скорехонько невмоготу стало. (После паузы.) Вот хотя бы этот негодяй, этот Бекер — какие он штуки тут выкидывал! Теперь он уж наверно станет трубить по всему свету, что я настоящий зверь. И что будто я из-за каждого пустяка то и дело выбрасы-ваю рабочих на улицу. Неужто это правда? Неужто я в самом деле такой зверь?

Многие голоса из толпы. Что вы, г[осподи]п Дрейсигер?

Дрейсигер. Ну вот то-то же и єсть. И к тому же эти бездельники шляются везде и поют скверные песни про нас, фабрикантов. Говорят