Том 6 - Леся Українка

Лесничий, смеясь, выходит вслед за ним. Вельцель, столяр и фрау Вельцель громко смеются, коммивояжер посмеивается про себя.

Когда смех смолкает, наступает тишина.

Хорниг. Ай да мужик І Сердит, словно породистый вол... Да что уж тут говорить: знаю я, какая здесь нужда. Чего-чего только я не видал своими глазами в здеш-них деревнях! Вчетвером и впятером люди лежат гольге на мешке с соломой. Вот и вся их постель.

Коммивояжер (тоном мягкого вьіговора). Позвольте же, милейший. Ведь существуют очень различные мнения относительно тяжелого положення здешних гор-ных жителей. Если вы умеете читать...

Хорниг. Я полагаю, что читаю по хуже вашого, господин. Нет, уж извипите. Кому и зпать, как пе мпе? По-толчешься да потолкаешься в здешпих краях лет сорок с котомкой на горбу, так кое-что узпаешь в концо кон-цов. А что было с Фульнерами? Дети копались в наво-зе вместе с соседними гусями. И все умерли голые па ка-менном полу. С отчаяния они ели вонючий клей... Да, голод здесь унес не одну сотню людей.

Коммивояжер. Если вы умеете читать, так вы должны знать, что по инициативе правительства произво-дятся точные исследования и что...

Хорниг. Знаєм мы это, знаєм. Придет от правительства этакий господин — и все-то он зпает зарапєе, а сам еще ничего не видал своими глазами. Побродит нем-ножко у самого устья ручья, где у нас стоят лучшие дома, а дальше и не пойдет — жаль, видите ли, пачкать красивые блестящие сапоги. Вот он и думает, что во всей деревне так же хорошо, как и там, а потом сел в коляску да и уехал, только и всего. А после того этот самый пишет в Берлин: так, мол, и так, нет никакой нуж-ды! А будь у него хоть немножко терпения, и заберись он немножко выше в гору, вверх по течению ручья, и загляни он хоть через речку на окраину деревни, он бы не то увидел. Небось, он не видел лачужек — тех самых, что чернеют на горах, словно какие-то старые гнезда, а они вон какие — прокоптелые и развалившиеся. Кажется, од-ной спички довольно, чтобы их поджечь. Вот если бы он на эти лачужки посмотрел, так, небось, должен бы был написать в Берлин совсем другое. Пусть бы они ко мне пожаловали, эти чиповные господа от правительства, кото-рые не хотят верить, что у нас действительпо пужда. Я бы им кое-что рассказал. Уж я бы открыл им глаза, уж пока-зал бы им все наши голодные трущобы.

За кулисами поют песню ткачей.

Вельцель. Вот они опять поют свою чертовскую песню.

Виганд. Они всю деревню перевернут вверх ногами!

Фрау Вельцель. Точно в воздухе что-то носится.

Иегер и Бекер входят под руку, за ними кучка молодых ткачей. Они с шумом вваливаются в сени, а оттуда — в комнату.

Иегер. Эскадрон, стой! По местам.

Вошедшие садятся у столов, где сидят уже другие ткачи, и начи-нают с ними разговаривать.

Хорниг (кричит Бекеру). Ну, скажи, пожалуйста, что такое случилось? Почему это вы нынче ходите целыми кучками?

Бекер (многозначительно). Пока что еще не случилось ничего, а может быть, что-нибудь случится. Правда, Мориц?

Хорниг. Ну, вот еще выдумали! Оставьте вы ваши штуки.

Бекер. Кровь уже текла. Хочешь, гляди! (Он заво-рачивает рукав до плеча и показывает следы только что привитой оспы. Другие молодые ткачи делают то оісе са-мое.) Мы были у фельдшера Шмита, оп дам припил оспу.

Хорниг. Ну, теперь я понимаю. Ничего нет удиви-тельного, что на улицах стоит такой шум. Когда такие сорванцы по деревне шляются...

Иегер (с важньїм, надутым видом, громким голосом). Две кварты сюда сразу, Вельцель. Я плачу за обо. Может, ты думаешь, у меня пет деігсг? Как бьт ио такі Коли мы захотим, мы тоже можем водку пить и кофеом угощаться вплоть до завтрашпего дня, ііо хужо какого-нибудь приказчика.

Хохот среди молодых ткачой.

Коммивояжер (с комическим изумлением). Уж не насчет ли моей особы изволите говорить?

Хозяин, хозяйка, их дочь и коммивояжер смеются.

Иегер. Про того и говорим, кто па свой счст при-пимает.

Коммивояжер. Позвольте, молодой чоловок, видно, ваши дела идут прекрасно.

Иегер. Мне не на что пожаловаться. Я коммивояжер по части готового платья. Мы с фабрикантом барыши пополам делим. Чем больше голодает ткач, тем жирнее я обедаю. Чем горше их нужда, тем слаще моя еда.

Бекер. Молодчина! Твоє здоровье, Мориц.

Вельцель (подает ткачам водку. Отойдя от них, у стойки он останавливается и медлвішо, со свойстввн-ной ему вялостъю и флегматичиостыо, обращается опять к ткачам). Этого господина вы оставьто в покое: оп вас ничем не задевал.

Голоса молодых ткачей. Водь и мы его по задевали.

Фрау Вельцель перекинулась несколькими словами о коммиво-яжером. Она берет его чашку с кофе и выносит ее в соседнюю комнату. Коммивояжер идет за ней туда же. Ткачи смеются им

вслед.

Голоса молодых ткачей (поют)> Кто сыт и кто жиреет без праведных трудов...

Вельцель. Тише-тише. Эту поспю вьі пойте где хо-тите, только не в моем доме.

Первый старый ткач. Он правду говорит. Брось-те эту песню!

Б е к е р. А перед Дрейсигером мы еще устроим тор-жественное шествие. Надо же ему еще разок послушать нашу песшо.

В и г а н д. Ну, вы! Смотрите, очень-то не шумите. Как бы и для вас чего не вышло.

Хохот и крики «ого!». Входит Виттих. Это старый седой куз-нец; пришел прямо из кузницы; закоптелый, без шапки, в фар-туке, в деревянных башмаках. Войдя, он останавливается у стой-ки в ожидании рюмки водки.

Виттих. Пусть их, пусть позабавятся. Коли собака громко лает, значит, она больно кусается.

Голоса старых ткачей. Эй, Виттих, Виттих.

В и т т и х. Он самый. Чего падо?

Голоса старых ткачей. Виттих пришел, Виттих! — Йди сюда, Виттих, подсаживайся к нам! — Сюда, сюда, дядя Виттих!

Виттих. Ну, вот еще! Стану я якшаться с такими нехристями!

И е г е р. Поди-ка сюда, выпей с нами.

Виттих. Оставь свою водку при себе. Коли я пить захочу, я сам и платить буду. (Берет свою рюмку и под-саживается к Баумерту и Анзорге. Хлопает последнего по животу.) Скажи, брат ткач, здесь кушанье какое? Капуста да из вшей жаркое?

Старый Баумерт. Что и говорить, кушанье пре-красное. А вот мы, ткачи, им недовольны.

Виттих (с подделъным изумлением таращит гла-за на Баумерта).