Том 6 - Леся Українка
Старый Баумерт. Видишь ли, Виттих, ведь я все такой же, каким был прежде. Я и теперь говорю: если бы можно было сделать все по-хорошему, это было бы самое лучшее.
Виттих. Вот еще! Дело пойти-то пойдет, да не по-хорошему. Да где же такие дела делались по-хорошему? Разве они делались по-хорошему во Франции? Разве Ро-боспьер богатых-то по головне гладил? Тогда расправа была коротка: долой всех негодяев! На гильотипу их! Так оно и везде должно быть: «алон занфан»! * Жарепые-то гуси сами в рот не летят.
Старый Баумерт. Уж если бы я мог пробиться хоть как-нибудь.
Первый старый ткач. Поверь, Виттих, нам совсем невтерпеж стало.
Второй старый ткач. И домой-то идти тошне-хонько. В постели валяємся — голодаем; работаем — тоже голодаем.
Первый старий ткач. Дома можио с ума сойти.
Анзорге. А по мне все едипо, что ни случись.
Голоса старых ткачей fc возрастающим воз-буждением). И нигде-то нам покоя нет. — Силушки совсем не стало работать.— У нас в деревне один ткач уже рехнулся: целыми днями сидит нагишом у ручья и моется!
Третий старый ткач (поднимается, возбужден-ный вином, и говорит заплетающимся языком с угрожаю-щим жестом, подняв кверху палец). В воздухе пахпет судом! Не изменяйте своим. В воздухе пахпет судом! Господь бог...
Некоторыѳ смеются. Его насильно усаживают.
Вельцель. Этому довольно и одной рюмки — сей-час в голову ударит.
Третий старий ткач fснова вскакивает). Какой там бог? Не верят они в бога! Нет для них ни рая, ни ада. Цад верой они только смеются.
Первый старый ткач. Ну, будет тебе, будет!
Бекер. Пусть выскажется. Пусть прочтет свою от-поведь. Может быть, кое-кому она и пригодится.
Многие голоса fкричат в беспорядке). Пусть его говорит, пусть говорит.
Третий старый ткач. Вот ад разинул безмер-ную пасть свою, чтобы принять туда всех тех, кто идет против бедных и попирает права несчастных. Так говорит господь...
Волнение.
Третий старый ткач (вдруг принимается де-кламировать, как школьник).
Меня, ей-богу, это удивляет:
Ткачей холста все страшно презирают.
Бекер. Да ведь мы работаем нанку!
Хохот.
Хорниг. На льпяпых фабриках ткачам нриходит-ся еще хуже — те бродят по своим горам, бледные, слов-по покойпики. А у вас еще хватает сил, чтобы бунтовать.
В и т т и х. По-твоему, страшнее нынешних времен уж ничего не будет. Погоди, небось, фабрикант еще выколо-тит из них и последние силенки.
Бекер. Ведь он и так сказал: настанут и такие Бремена, когда ткачи будут работать и за одну корку хлеба.
Волнение.
Многие старые и молодые ткачи. Кто это сказал?
Бекер. Это Дрейсигер сказал про ткачей.
М о л о д о й ткач. Эту гадину пужно повесить пре-жде всех!
Иегер. Послушай, Виттих. Ты всегда так много рассказывал про французскую революцию. По этому поводу ты много говорил хороших слов. Ну, так вот что я тебе скажу: скоро ты на деле сможешь показать, кто ты такой — пустой болтун или честный человек.
Виттих (вспылив). Ты у меня только пикни, молокосос! Слышал ли ты когда-нибудь, как пули свистят? Стоял ли когда-нибудь на форпостах в неприятельской стране?
Иегер. Ну, будет тебе браниться. Ведь мы же това-рищи. Я ничего обидного не хотел сказать.
Виттих. Плевать мне на такого товарища, как ты. Ах, ты чучело!
Жандарм Кутче входит.
Несколько голо сов. Ш-ш-ш-ш, полиция!
Долгое время раздается шиканье, пока, наконец, не водворяется
тишина.
Кутче (садится за круглий стол посреди комнати при глубоком молчании всех окружающих). Рюмочку вод-ки, пожалуйста.
Снова полная тишина и молчание.
Виттих. Ну, что, Кутче, приехал к нам порядок наводить?
Кутче (не обращая внимания на Виттиха). Здорово, хозяин!
Виганд (из-за своего угла за стойкой). Благодар-ствуй, Кутче.
Кутче. Ну, как дела?
Виганд. Спасибо, ничего себе.
Б е к е р. Начальство господина Кутче боится за нас, как бы мы не объелись, благо, нам жалованье большое платят.
Смех.
И е г е р. Правда, Вельцель, ведь мьт сли свинину и клецки с кислой капустой, а теперь сейчас будем пить шампанское.
Смех.
Вельцель. А вот и солнышко выглянуло.
Кутче. Если вам дать жаркого да шапманского, вы и этим пе будете довольны. Ведь вот и я не пыо шампан-ского и должен с этим мириться.
Б е к е р (указывая на нос Кутче). Этот поливаст свой красный огурец водкой и пивом. Такой огурец от этого созревает отлично.
Смех.
Виттих. У жандарма ведь тоже жизнь не легкая: то изголодавшегося нищего мальчишку в кутузку надо са-жать, а там надо соблазнить хорошенькую девушку-тка-чиху, потом надо нализаться до чертиков и так избить жену, чтобы она убежала со страху к соседям; и на ло-шади гарцовать надо, и па перипе пуховой лежать до девяти часов — ведь все это пелегкие дела.
Кутче. Болтай, сколько хочешь. Рапо или поздпо ты себе сломаешь-таки шею. Ведь все давно зпают, что ты за птица. Твоя бунтовщицкая болтовня всем извсстпа, и начальство тоже про иее зпает. Знаєм мы таких, как ты. Пьют водку и шляются по кабакам, пока не доведут жену и детей до сумы, а самих себя до тюрьмы. Знаєм мы таких, которые бунтуют и будоражат народ, пока сами по попадут в беду.
Виттих (смеется с горечью). Ну, что будет, что слу-чится, об этом кто знаєт. А пасчет бсды, может быть, ты и правду говорить. (С неудержимо прорвавиїейся злобой.) А на это я вот что скажу: коли дело до этого дойдет, то, по крайнєй мере, я буду зпать, кто про мепя пасплетни-чал фабриканту, и кто меня очернил и оклеветал перед другими господами, и отчего мне больше не дают работы, буду знать и про то, кто натравил на меня мужиков и мельников и отчего ко мне ни одной лошади больше не приводят, пи одного колеса мне починить не дают. Знаю я, знаю, кто все это наделал. Я тебя, паршивая капалья, раз уже стащил с лошади, когда ты бил кнутом маленького глупого мальчика за какие-то зеленые груши... А теперь вперед говорю, чтобы ты знал: коли ты меня засадить в тюрьму — пиши сейчас же своє завещание. Лишь только я услышу еще раз о чем-нибудь, как возьму, что попадется под руку
