Оригінальні поезії - Павло Грабовський

На миг забыться от оков.

Несут газету, между прочим,-

Как мы довольны... Вот журнал…

Я вмиг дремоту разогнал...

Но о себе пока отсрочим.

14

Неясный гул; из-за ворот

В этап донесся стон кандальный,

Глухой, плакучий, видно дальний,

И стал яснее... Залп острот,

Ругни, эпитетов условных -

Ведут к этапу уголовных.

Но вот цепей не слышно вам;

Неясный гул стихает; стали;

Стоят в рядах. По головам

Их конвоиры сосчитали.

Скрипят ворота, пыль взвилась;

Безумный вопль и лязг внезапный,

Толпа бродяг во двор этапный

Неудержимо ворвалась.

Изображу ль в картине спешной?

Хаос, и гвалт, и ад кромешный

На миг охватывают вас;

Толпа, как бы остервенясь,

Безумно, дико, слева, справа

Ползет, как огненная лава,-

Нельзя без ужаса смотреть;

Толпа же бешеннее мчится,

И все, что встретить ей случится,

Она способна затереть.

Кто на нее лишь только глянет,

Мгновенно в сторону отпрянет,

Качая в страхе головой,

И к будке жмется часовой.

В руках - котомки, ведра, палки;

Один упал - валится ряд;

Кричат ребята... Куча... Свалка…

Еще упал... Задушат... Жалко…

Этапу всякий, видно, рад.

Ползут, барахтаются в куче,

Визжат и плачут кандалы,

И над толпой нависли тучи

Сухой, удушливой пыли.

Посмотришь - тот изранил ногу,

Другой лицо окровянил;

Но все затихло понемногу,

Надолго ль бог угомонил?

15

За мной, читатель, поскорей-ка,

Проворней выглянь из сеней:

В углу дымится водогрейка,

Толпа безумно мчится к ней,

Звеня, стуча посудой чайной…

Какой содом необычайный!

«Куда ты прешься, экий пес?»

И длань детина уж занес,

Над ним занесена иная...

Взвыла воструха, как шальная,

И чайник в голову летит;

За своего тут всякий мстит.

Разбилась партия на группы:

Особо - группа холостых,

Она имеет старостих;

С семейными - семейный вкупе...

В лесу дорогою набрав

Кореньев, листьев, разных трав,

Бродяги в чайники бросают,

Водой горячею польют

И с аппетитом волчьим пьют,-

Каким-то чудом бог спасает.

16

У стен этапа, во дворе,

Сидят торговки полукругом,

Перекликаясь друг со другом;

Кадушки, ведра на земле.

Здесь все найдут желудки ваши:

Род супа, щей, сметаны, каши,

Капусту, редьку, репу, лук.

Произведенья местных рук:

Пирог с начинкою из рыбы

(Ей-ей, в России есть могли бы),

Десятка два сухой шаньги,

Да голубицы, плод тайги.

Друзья мои, чего же боле?

Ведь мы к тому же не на воле

И на два медных пятака

Не разгуляемся пока.

В этапной жизни грош - утрата,

Вдобавок по Сибири плата

За хлеб не в меру высока;

Бродяга тащит из халата

Свои последние гроши,

Спеша напасть на барыши.

И шум, и гвалт, остроты, давка,

Божба... Кипит бродяжий торг,

Еврей накрыл на грош - восторг.

И скоро опустела лавка,

Покой и тишь... На армяках

Уселись с чашками в руках

Скитальцы тюрем испитые;

Из листьев чай, да щи простые,

Да разве крынку молока,-

Чего желать для бедняка?..

Принарядились холостые.

17

Дежурный, прочь с ворот замки!

Везут багажные мешки.

Нагружены телеги плотно;

На землю прямо ямщики

Их опрокинут беззаботно.

Визжат, как раньше, кандалы,

Бегут из камер сотни люду,

Теснят, валяются в пыли

И мигом разобрали груду.

Но замер бешеный содом,

И все катится чередом.

18

Все наконец угомонилось.

Уже и вечер недалек;

Вот дунул легкий ветерок;

Верхи этапа оттенились,

И тень широкая ползла

По палям грязного двора.

Прохладно... Выкупавшись в речке,

Мы заболтались на крылечке;

Готовят ужин повара;

Заговорили об аптечке,

Бродяжка бойко подошла:

Стянул ее конвойный с воза,

Поранил бок, в ноге заноза;

Знаток лекарство ей дает;

Чрез час бродяжка уж поет.

Еще идут: мужчины, бабы,

Одни - больны, другие - слабы;

Бабенки тощие пришли,

Детишек чахлых нанесли.

Приплелся вот походкой мерной

Протас Андреич - дизентерный,

Хватил рицинки, порошков,

Махнул рукой и был таков.

Увы! Протас и тот не дурен,

Его желудок не варит...

Еще болтал бы я, но ужин

Давно на порции разлит.

19

Свежо: повеяло прохладой;

Взвевает кудри ветерок.

Луна всплывает над оградой,

Дрожит… час ночи недалек.

Как призрак, вот из полумрака

Глядится желтый сруб барака,

Готовят к ночи фонари;

Не возмутят ни брань, ни драка,

Ни жгучим стоном кандалы

Вечерне-тихой полумглы.

Забыта сутолка дневная;

На волю рвется Русь родная,

Простора жаждет и борьбы

От подавляющей судьбы.

Могуча Русь: какого горя

Ее колодник не снесет;

Но даже самая неволя

В нем сердце русское спасет;

И как бы горько грудь не ныла,

Из ада тьмы, как из горнила,

Восстанет русская душа,

Чиста, как день, и хороша.

Оковы... головы обриты...

Этап решетчатый... штыки...

Но все невзгоды позабыты,

Смеются, пляшут бедняки.

Какая бодрость, оживленье,

Как скоро все забыто вдруг -

И брань, и свалка, и глумленье;

Толпа стремится в тесный круг:

Седой кандальщик бросил нары,

Весь закоптелый; вот «Иван»

Волочит важно шаровары;

Вот «барахольщик» продувной,

Смущая сказочной ценой,

Картинно выставил товары,

Поник «сухарник» головой

С своею думой роковой;

За ним - «хозяин» тароватый;

«Майданщик» вот щеголеватый,

Партийный