Українське письменство - Микола Зеров

С тем будь здорова и благополучна.

Пише же.

Целую крепко.

                                                                       Твой Коля

2. IV. 1937

Дорогой Сонусь,

Мои обещания я выполняю в точности. Письма январские и февральские отправлены в положенные сроки. Даже в марте я нашел возможность отправить тебе письмо 21-го (кстати, простое, т. к. мартовские деньги мои кончились). Таким образом, на этом листе смело можешь поставить регистрационный номерок — 11.

Бандероли твои я получаю, по-видимому, аккуратно. «Социалистического Киева» имею №№ 9 и 10, «Литературной газеты» — 11 и 12. Последняя бандероль (с «Литературной газетой») со штемпелем — 15.ІІІ, последнее письмо (открытка) — увы, 19.ІІ.37. Думаю, на днях кое-что подойдет снова.

Заявление о свидании в ГУЛАГ я отправил точно так же. Отправила ли ты? Что даст и какое впечатление оно на тебя произведет, я судить на могу. Я уже обвык и обжился здесь. Мне порою кажется, что наш островной кусочек предполярья живописен и уютен. Но ты человек в этих местах свежий и сможешь увидеть лишь Кемь, которая, по сравнению с островами, холодна и гола. Если ты и не приедешь, вряд ли что-нибудь потеряешь… Хотя — собственно говоря — к чему откладывать. Почему не приехать хотя бы раз? — Я обещал написать встречное заявление, и вот — написал.

Нового у меня нет ничего, кроме прочитанных книг и переводной работы. Из журналов я видел пока 1 книгу «Литературного Современника» и 4-ю же «Знамени». Из книг просматриваю сейчас книгу стихов Теодора де Банвиля (по-французски, не нравится, сухо), перечитываю Монина «По Южной Америке», прочел наконец «Семью Оппенгеймов» Фейхтвангера. Был опять вторично в десяти верстах от своего местожительства, но не там, где был в феврале. Пять с половиною километров шел по чудесной дороге между лесистых холмиков и замерзших озер, а затем низиною, был на одном холме, с которого виден Архипелажек, и остался очень доволен. Назад возвращался с подводой, пошел снег, да еще мокрый, не было ничего приятного в пешеходной экскурсии. Погода стоит у нас очаровательная. Снег лежит, конечно — но днем пригревает солнце, бегут ручьи, пальто зимнее уже не нужно, — достаточно ватной куртки. Дни уже длинные, в 8 часов еще не темнеет, не темнеет полностью, если быть точным. К вечеру подмерзает, дышит холодом, как в Киеве в конце февраля — начале марта, — словом, картина раннего предвесенья в полном разгаре. Работаю по-прежнему над «Энеидой», кроме нее, перевел еще пушкинского «Овидия», одно из ранних его стихотворений (1821 года), которое привлекало меня уже давно. Так что, кроме напечатанных в сборнике 1930 года шести вещей из Пушкина (а может быть, 5-ти, так как «Славная флейта, Феон» напечатана не была), у меня теперь 9, плюс «Борис». Новые: «Поэту», «Ехо, німфа безсонна» и «Овидий». Вот тебе на испытание первые 20 строк. Ради экономии места, стихи разделяю только поперечными черточками. «Овідій, я живу край берегів смутних, / Що ларів їм своїх прабатьківських старих / Ти в давні дні приніс і попіл свій зоставив. / Твій безпорадний плач країну цю прославив, / І ліри ніжний звук іще не занімів: / Твоєю славою ще повна шир степів! / Як живо у мою ти вкарбував уяву / Смутного вигнання пустелю неласкаву, / Похмурий неба схил, нетанучі сніги / І коротко теплом розцвічені луги. / Як часто, струн твоїх вчарований гудьбою, / Я серцем мандрував, Овідію, з тобою. / Я бачив човен твій у шумі бурунів / І котви, кинені край диких берегів, / Де жде співця жаги погибель і заглада. / Там голий степ кругом, горби без винограда; / Породжені в снігах задля страхіть війни, / Одважні Скитії холодної сини / Ждуть тільки здобичі, укрившись за Дунаєм, / І нападу гроза тяжить над цілим краєм. / Немає впину їм. По річці вплав пливуть / І по льоду дзвінкім торують хижу путь». — И т. д. Как будто до сих пор ничего, не хуже многих переводов, которые я читал в присланных тобою №№ «Литературной газеты». Рецензии твоей ожидаю. Понравится, пришлю еще кусок, конечно, из тех, какие получше. А то еще решишь, что я здесь теряю свою опытность и технику.

Получила ли ты мои письма, где я просил тебя прислать последние два абзаца вступления к лонгфелловскому «Гайавате»? Имею в виду первую главу: «Should you ask me, whence these stories?» Последний абзац, который имеется у меня: «Ye who love a nation’s legends… Listen to this Indian legend. To this Song of Hiawatha!» Бунинского перевода у меня сейчас под рукою нет, поэтому сказать точно, скольких у меня кусков недостает, я не могу. Кажется, все-таки два. Может быть, Тамара не откажется их для тебя переписать. По-английски, разумеется.

О других присылках (не относящихся к духовной пище) не хочу тебя тревожить. Но о брючном вопросе, пожалуй, напишу. Мои костюмные брюки и рыжие грубошерстные сдают (особенно первые). Конечно, ничего дорогого мне здесь не надо — нужны были бы такие же простенькие и такие же грубошерстные, как те, — лишь бы прочные. Цвет безразличен. Из твоих зимних посылок все употреблено, сегодня намочил последний горох, осталось еще полкружки.

Пиши, как можешь. Разумеется, я заинтересован — почаще. Да не знаю,