Українське письменство - Микола Зеров

Литературная работа двигается понемножку: Пушкинские дни отбирают много времени. Вторая песня «Энеиды» приготовлена для тебя в чистом виде; пробовал было переводить Байрона. Буду продолжать, если ты одобришь. Пока посылаю тебе «Поражение Сеннахериба» из «Еврейских мелодий». Для экономии места пишу в строчку, разделы стихов отмечая вертикальной линией.

«Ассірієць упав, ніби вовк до кошар, / Його військо багрянцем горіло, як жар, / А списів його полиск, мов зорі небес / В глибині галілейських схвильованих плес…

Мовби листя зелених улітку дібров, / Ще увечері маяли тьми корогов; / Мовби листя дібров, коли осінь подме, / Все те вранці було і зів’яле й німе.

Ангел смерті, як буря, крило розгорнув / І пройшов поміж них, і в лице їм дихнув, / І мертвота склепила повіки бійця, / І лиш раз стрепенулись і впали серця.

Смерть стоїть над баским гордовитим конем, / Його ніздрям уже не пашіти вогнем, / Тільки мило кругом на билині сухій, / Мов на скелі холодного моря прибій.

От і вершник поблідлий лежить на землі, / Ржа на зброї йому і роса на чолі, / І не плещеться стяг і намети німі — / Не здійнятись мечам, не ячати сурмі!

І вдовиці Ашура зайшлись у сльозах, / І Ваала кумир повалився у прах, / І невірного міць, нездоланна мечем, / Розтопилась, мов сніг, перед Божим лицем».

Отдай на рецензию, если сомневаешься в качестве, Рите: она разберется. К сведению твоему: строки третья-четвертая неудачны. В оригинале: And the sheen of their spears was like stars on the sea — When the blue wave rolls nightly on deep Galilee. T. e. «И сиянье их копий было подобно звездам на море, когда ночная волна катится на глубоком Галилейском (озере)». У Байрона сверкание движущихся копий (вверх и вниз) — и дается оно глаголом rolls (катится). А у меня вышло больно статично, т. е. ничего не вышло.

То, что ты пишешь об Анашке, по-видимому, преувеличено. Всему виною, очевидно, первый медицинский осмотр. Надеюсь, ему достаточно хорошо теперь. Юле беспокоиться не приходится слишком.

В домашнем быту моем здесь произошли кое-какие изменения. Уехал из Кремля, в связи с назначением (почетным), один из моих компаньонов по жилью, очень симпатичный журналист, кормивший всех нас. Теперь с топкой печи и варкой дело несколько разладилось, впрочем, на короткое время, вероятно.

Кланяйся Рите, Тамарочке, Вере Тихоновне, Маше, Анюте. Всей своей фаланге. Будь здорова и пиши. Я потерял из виду твои занятия служебные и состояние твоих глаз. Пиши подробнее. У меня тоже бывают иногда настроения одиночества. Чаще всего, когда вздремну после обеда и затем просыпаюсь, не сразу приходя в себя и не соображая, где я нахожусь.

Но слава Богу, не часто это случается.

Получила ли ты письмо, где я писал о северном сиянии?

Теперь день увеличился. Сияний нет давно. Никаких признаков севера нет. Морозов больших еще не было.

Будь здорова.

Целую крепко.

                                                                               Коля

7. II. 1937

Дорогой Сонусик,

Твое заказное письмо (10.І) пришло через несколько дней после письма простого (от 16-го), и потому отвечаю тебе с опозданием. Посылки твои от 25.ХІ и 4.ХІІ получены так же, как и бандероли, в полной сохранности. Получен и узвар. И не только получен, но даже и съеден, сливы в пшенной каше, все остальное самостоятельно. За попечение Вл. Львовичу очень признателен, но, конечно, был бы гораздо более благодарен, если бы он помог тебе разыскать мои рукописи.

Относительно бумаг официальное заявление я подам. Думаю, это вполне удобно. К низшим инстанциям я уже обращался несколько раз. Раз настоящего ответа нет, а есть только обещания, очевидно, другого выхода нет, как обратиться к людям вышестоящим.

Отрывок из второй песни, о котором ты пишешь («Смерть Лаокоонта»), тебе записан и послан в одном из предшествующих писем. Ты бы должна его получить. Пишу я тебе трижды в месяц, каждого 1, 10 и 20 числа, и, пересмотрев мою корреспонденцию, ты легко можешь установить, что случилось с письмом, в котором был этот отрывок записан.

За обещания посылать переводы Пушкина на украинский язык очень тебе благодарен заранее, хотя качество этих переводов в высшей степени посредственное. Что особенно примечательно, — откровенно плох Тычина — плох оттого, что произволен, и оттого, что не справляется с элементарными техническими трудностями вроде рифмы. Если против Пушкина погрешает Савва Голованивский или Михайлюк, то это сам Господь велел, — потому что как бы ни расхваливали их людие неверные и невежественные, они все-таки не выше карпенко-каровского Матюши из «Суеты». Тычине же попадать с ними