Українське письменство - Микола Зеров

писал ли я тебе, что понемножку привожу в порядок свои мысли по римской литературе. В Киеве я должен был читать краткий курсик для аспирантов — кое-что пересмотрел, передумал, но курс не состоялся, и мысли остались не записанными. Теперь я кратко записываю факты и объяснения, кое-что выписываю из книг и уже дошел до Овидия, до Августовских элегических поэтов.

Получила ли ты мое письмо с акварельным моим портретиком? Оно было отправлено около 1.IV. С этим конвертом отправляю тебе твой портрет, сделанный с карточки, он не совсем удачен, кое-что не угадано, но глаза, по-моему, вышли неплохо.

Пересмотрел сейчас конверты и вижу, что на письмо твое 21.III я уже отвечал (не ответил только на твою характеристику «Бесов» в переводе Тычины), но это все равно: на твою оценку не обижаюсь. А вот — как жаль, что ты не написала, что же есть у тебя из «Бориса Годунова». У меня было впечатление, что из 2-х полных экземпляров, чернового и перебеленного, — ты какой-то один получила. Правильно ли я предполагал или нет? В официальное заявление на всякий случай я «Бориса» занес, пусть ищут второй экземпляр, если даже первый и возвращен.

За Александра Ивановича очень рад. Что докторскую степень ему дали, знаю из газет. Как подвигается его хрестоматия? С каким интересом я бы работал теперь для нее! Здесь получены новые хрестоматии: по средневековой литературе Запада — Шор, и по русской литературе — Гудзия. Посмотрел я первую — стихи Архипииты переданы скверно. Зато хороши спутники Данте (сонеты Кавальканте и Чино ди Пистойя). А Архипиита (Poeta maximus) — «Utar contra vilia» — у меня было лучше, жаль только — не окончено. Вот бы теперь за него взяться.

Но, пожалуй, надо кончать. Допишу после обеда. Не знаю, как ты переносишь мои литературные экскурсы, но для меня писать о себе — это писать, главным образом, что я читаю или пишу. Все остальное укладывается буквально в несколько строк. Итак, до вечера.

                                                                            Твой К.

12. V

Вчера я замотался вечером с посылкой, пришло их сразу множество, и не успел дописать. Дописываю сегодня. Получил от тебя книги. Изданы они великолепно, может быть, даже с излишней роскошью, ежели принять во внимание невысокий уровень словесной культуры и чрезвычайную слабость, почти полное отсутствие сопроводительного материала. Работать над ними буду непременно. Но, конечно, знай я, что это такая тяжесть, я бы даже и не заикался о присылке этих страшных вещей. Заранее отказываюсь от Овидия, испанской и немецкой грамматик; постараюсь тебя просьбами о книгах тревожить только в случаях крайней необходимости.

Деньгами я теперь обеспечен, думаю, до августа месяца включительно, что у меня на счету — в точности не знаю. Очки для смены стекол постараюсь тебе прислать, как и то, что есть у меня лишнего из белья. По линии носильного у меня, как и в барышевские времена, кризис с брюками — но я об этом писал тебе, какие-нибудь самые простые, грубошерстные, дешевые предельно, выручили бы меня на все 100 %. Был бы очень тебе благодарен, если бы ты (если у тебя есть еще возможность) включила в посылку несколько бритвенных ножей (3—4), несколько перьев (хотя бы № 86, из киевской продукции ты прислала мне великолепные, или «пионеров» — они же «Nadia» (французское их название), или тех, что прислала последний раз, только никелированных, несколько тетрадей или четвертушечных блокнотиков в тетрадочных обертках — в клеточку. О съестном не пишу — ты знаешь все. Буду еще писать числа 20 мая. Если к тому времени придет продуктовая посылка, напишу два слова в качестве корректива.

Ну, вот и все, что написалось. Прости, если сегодняшняя дописка кратка. Тороплюсь бросить письмо в ящик. Следующий раз напишу подробнее о пушкинском двухтомнике, которому я, несмотря на его размеры, обрадовался как новой теме для работы — прежде всего. С тем пока будь здорова, пиши, не забывай. Целую крепко. А что не увидимся в этом году, не печалься. Верь мне, что я чувствую себя неплохо. Не устроиться ли тебе на железной дороге, тогда бы поездка твоя удешевилась и можно было подумать о свидании конкретнее. Кланяйся своим друзьям.

                                                                        Твой Коля

30

21. V. 1937

Дорогой Соник,

Обе твои посылки, пушкинская и продуктовая, папина посылка, бандероли с 18 и 19 №№ «Литературной газеты» и английским «Отелло» получены. Пришла и открытка твоя, отправленная 6.V. Но зато ни одного письма за апрель, а в особенности того подробного, которое ты обещала 29.III написать «вскоре». Было оно, это письмо, или нет?

Пушкин издан великолепно, иллюстрации воспроизведены прекрасно, но переводы в большинстве слабы. Коренных вещей две: старый перевод «Медного всадника» Рыльского и новый перевод «Русалки» Свидзинского. О «Всаднике» не говорю: это шедевр признанный, а «Русалка» меня прямо очаровала естественностью, простотой и стройностью языка. Если в рецензиях о ней ничего нет, то это значит: рецензенты слепы. Все остальное значительно ниже. Проза передана языком