Бодай Будка - Наталя Василівна Бабіна

амортизатором… вот, лежим под машиной, слышим, напарник его кричит: «Юрка, Сашка, вылазьте, что за херня такая?» А голос испуганный-испуганный. Ну, выбрались мы… А на небе… Господи… Потом всё как-то как в бреду или под водой… Голоса эти в голове: «Сохраняйте спокойствие. Расходитесь по домам»… Где ж тут сохранишь спокойствие? Ну, золотая эта штуковина убралась, побежали мы по домам – машина ж разобрана, не уедешь, да я там и недалеко жил. Идем мимо рынка, там торговля всегда была развернута, народу тьма, все бегают, суетятся. Вдруг видим: какие-то люди в белой униформе появились, какие-то турникеты, не турникеты… Что-то такое подобное. И в голове: «Необходимо направиться к турникету. Необходимо сейчас же пройти через турникет…» И как сила какая-то непреодолимая потянула… Смотрю, у Юрки лицо сделалось такое отчужденное, как и не его, и пошел он туда. А я и не хотел бы, а тянет… И я как тот гусь пошел. И в этот момент нога подвернулась на выбоине, асфальт там ремонтировали, ямки были. Короче, приложился головой неслабо, потерял сознание, по-моему, совсем ненадолго. А очнулся – никого нет. Ни Юрки, ни людей на площади, ни тех в белом… Тишина какая-то, страшно… Я дальше, домой. А Верка тогда дома осталась, Юля немного приболела, и это нас спасло. Ведь в тот день те дети, которые в садиках, или в лагерях школьных, или где-то еще вне дома были, домой не вернулись… Соседка наша куда только не бегала, где ни искала своего сына – пропали дети. Весь тот вечер суета в городе была, люди, как мурашки без толку носились, своих искали, ведь много и взрослых попропадало… Рассказы начались, как людей надвое разрезали эти… Одна баба, глаза сумасшедшие, вся трясясь, стояла возле церкви и рассказывала всем, кто мимо проходил, как возле рынка живых перемалывали… В общем, в городе начался ад. Ничего не работает, воды нет… Канализации, понятно, тоже капец, кучи всюду, запах сразу… И знаете, какие-то жуки блестящие мелкие тысячами, толпами поползли… Просто толпами. И цветы все завяли. У нас возле подъезда клумбы были, пышные такие георгины, как головы, сортовые, то когда я вечером вышел, чтобы попробовать разведать, что как, они все лежали мертвые… в смысле увядшие. Вера говорит: это так в Библии написано, что когда конец света, то полчища жуков…

– Да, – сказала мовчазна до того Віра.

– Ну вот, да… – продовжував чоловік. – А где власти, где кто – неясно, попропадали все… У меня друг на первом этаже живет… жил… он в милиции работал, майор, я к нему – нет никого в квартире. Квартира открыта, пустая, никого нет… Собака у них была, и ее нет. Да и вообще, ни милиционеров, ни солдат в форме я с того дня больше не видел. Собаки и коты тоже куда-то подевались. Одного только кота видел, пока ходил – в панике куда-то мчался, и морда такая, словно хоть куда, хоть за тридевять земель, лишь бы отсюда подальше… И люди, конечно, в тот же вечер, вот вскоре после того, как все пропало и остановилось, пробовали выйти из города, но это никому не удалось. Мы тоже попробовали. Я ведь продуктов никаких не смог найти, в магазинах полки пустые – хоть шаром… Наверное, другие раньше разобрали, а может, и это пропало – уж очень пусто, буквально ничего не осталось. Я круги понарезал по району, народ потерянный, бегают, никто ничего не знает… Словом, вернулся ни с чем, а Вера говорит: надо уходить. Куда? Родные у Веры в Леплевке, мама, решили туда. Я говорю: давай хоть утра дождемся, куда мы ночью-то дойдем? Нет, плачет она, говорит, пошли сейчас, подальше отсюда, я ночи здесь боюсь. Ну ладно. Собрались, документы с собой, деньги, что-то из продуктов – пошли. Смотрим, а народ тоже потянулся на выход из города, по проспекту Республики на мост через Мухавец ручейки таких как мы, стекаются. Чем ближе к мосту, тем гуще толпа, все стоят, перетаптываются, но почему-то никто не идет дальше. Я у какого-то парня спрашиваю: чего, мол, не идете, что за затор? А он говорит: через мост невозможно пройти, не пускает. Как так? Мы ближе пробрались, на мост зашли, ничего не поймем: никаких преград на мосту нет, а люди только на первой его половине скопились, за серединой – пусто, ни одного человека. Что за черт? Я говорю Верке: давай попробуем пойти вперед, но мы не успели: какой-то мужик в нескольких метрах от нас вдруг быстро пошел к середине моста. Но едва дошел до какого-то места, как внезапно как бы стукнулся обо что-то и упал. Но подхватился и снова бросился вперед, крича: «Врешь, врешь, пробью!» Тут, видать, у некоторых нервы не выдержали, несколько человек туда еще кинулись, на эту невидимую стену, тоже их отшвырнуло, кто-то на кого-то наступил… И неожиданно, тихо так, беззвучно абсолютно, эти в белом на мосту появились. И без всякого якого… ужас, ужас. Люди, разрезанные надвое, падали буквально возле нас… И кишка эта, всасывает… Мы чудом, чудом убежали! – тут чоловік раптом міцно, вголос заридав.

– Але як же вам вдалося все ж вибратися з міста? – я була так вражена розповіддю, що навіть не спробувала його якось втішити. Та й чим би?

– Ну, все кинулись оттуда бежать, – схлипуючи, продовжив чоловік. – И мы тоже. Как-то удалось нам выбраться из толпы. Забились домой, дрожим. Юлька у Верки с рук не слезает… У нее ж судорожный синдром, если б не дай Бог опять приступ… Но как-то обошлось… Четыре дня мы так просидели. Еды никакой. Почти не спали. С водой самые большие проблемы были… Водопровод не работает. Принесешь из Мухавца – даже прокипятить не на чем. У Юльки страшное расстройство от этой воды началось. Я, в конце концов, нашел колодец, но далеко, в частном секторе, и там, чтобы взять воды, нужно было хозяину заплатить продуктами… А какие у меня продукты? Всё покончалось, а новых не достать… Раз только пакет с гнилыми персиками нашел… Вот сегодня утром Юлька проснулась: «Дайте хлебца…». И стала известку со стены сдирать и есть… Ну, думаю, пойду и, если придется, ограблю кого, но еды ребенку достану. Или погибну, чем так жить… А на улице прохожий мне сказал, что теперь из города можно выйти, и что многие уже ушли. Пускает мост. Ну, вот и пошли мы…

– То що, в місті тепер нікого не залишилося? – спитала я.

– Как не залышылося, залышылося, конечно. Много еще там людей. С половину, так точно.

– Але чим же вони живуть?

Він знизав плечима.

– Грабежей там много сейчас. Ужасов. Чего я только не видел, когда по городу рыскал и за водой ходил. Даже говорить не могу…

– Але що ж то робиться? Що то: війна? З ким? Хто то такі, оті в білому?

Чоловік витер мокрі очі і знову знизав плечима.

– Никто точно не знает. Знаете, никто никогда не слышал, чтобы они говорили. В головах голоса от них звучат, это точно, а что