Українське письменство - Микола Зеров

На всякий случай, если бы ты не получила моего витебского письма, хочу тебе сказать, что писал я тебе в нем о моих рукописях, которые прошу тебя взять у Фишера (зовут его Иосиф Борисович), и о квитанции Административно-хозяйственного управления НКВД СССР на 252 р. 95 коп. от 27/IV 936, которую я получил в тот же день, когда был папа, и которую постараюсь прислать при первом удобном случае. Напиши, как прислать.

Туфли, которые принес папа, по ноге — и чувствую я себя в них очень удобно.

Только что — в канцелярии узнал об бывшем директоре Лингвистического института Ив. М. Сияке. Он в Ленинграде, в больнице, едва ходит (сердечная болезнь). Передал привет.

Ну, прощай. Прости, что так бессвязно. Сегодня я спал только часа четыре — клонит ко сну. Подремлю еще часик, пока здесь начнется день. Правда, светло уже и сейчас.

Береги себя, милая. Не отозвался ли у тебя на сердце или на почках твой грипп и воспаление легких?

Большое спасибо тебе и папе за все ваши хлопоты и беспокойства. Еду и вижу, как хорошо вы меня снарядили по сравнению с другими. Передача от 3/VI у меня еще до конца не израсходована. Осталось еще сало и сахар, хлеб я подкупаю.

Ну, вот и все. Привет добрым друзьям, которые еще помнят обо мне.

                                                                       Твой Коля

5 ч. утра

Рассвело совсем. Скоро день. Предстоит хождение по мытарствам — баня, врач, противотифозный укол, регистрация. Впечатление — как на второстепенной узловой станции, в ожидании пересадки, — сейчас подсел ко мне какой-то заводской бухгалтер, рассказывает свою историю — очень драматическую, в стиле Достоевского, и угощает хорошими папиросами. И все-таки томительно скучно. 10 мая.

Начинаю в Пересыльной обживаться. Вчера прошел через баню и регистрацию. Врач для меня не обязателен; с очками пока ничего не устроил. Побрился и приобрел культурный вид. Камера попалась чудесная, в четыре больших окна, целый день солнце. Спать жестковато. Компания едущих из Киева — четыре человека — подобралась недурная. Писал сегодня двум осужденным за хулиганство кассационные жалобы. Провизию подкупаю. Читаю газеты. Вчера был этап на Медвежку, но я не попал, т. к. зарегистрирован еще не был. Буду ждать еще дня два. Вчера уезжал Яната, которого переводят из Астрахани на Медвежку (Митя его знает). Здоровье мое хорошо. Вот и все события моей жизни, очень однообразной.

Еще напишу тебе послезавтра. Будь здорова, кланяйся родным, дорогая.

                                                                            Твой К.

Спал сегодня чудесно. Один из компании везет тюфячок и устроил нас со всеми удобствами.

Ленинград, 11 мая 1936 г.

Дорогой Соник,

Вчера я послал тебе второе письмо, в котором повторил первое, витебское, на тот случай, если бы оно затерялось.

Относительно этапа пока ничего не слышно. Уеду, по всей вероятности, не раньше 13—14.

С очками дело не ладится. Сегодня говорил с доктором. Советует подождать до Медвежки: «Выписать стекла мы для Вас сможем, но нет никакой уверенности, что Вас не отправят раньше, чем они будут готовы».

Других новостей нет. На коридоре тихо, камера начинает приедаться: несколько интересных людей, которые здесь были первые дни, уехали — все остальные разный мелкий народ, судившийся за служебные преступления, либо за воровство, беглецы из лагерей, возвращаемые обратно, скандалисты, пострадавшие за хулиганство и т. п. В обеденную пору в соседней камере был крик: у кого-то почистили передачу.

Кормят неважно: в час дня какой-нибудь суп из разварной воблы, борщ, в семь часов — каша-размазня, кипятку вдоволь — и самого настоящего, горячего; хлеба — 500 граммов.

Впечатлений мало. В окно видны с одной стороны — Александро-Невская лавра, обводной канал, с другой стороны — насыпь, идущая к Московскому вокзалу. Газеты приходят ежедневно: «Ленинградская правда» или «Известия»; мой перевод «Энеиды» со мной, но работать я не могу. Шумно и ни одного уютного уголка. В общем, паршиво. Хотя, по общему заключению, несравненно