Українське письменство - Микола Зеров

Можна взяти зворотний приклад. Візьміть строфу «Євгенія Онєгіна» — надайте їй значення відокремленого вірша, поряд з чотиристоповим ямбом допустіть п’ятистоповий хорей і п’ятистоповий ямб (навіть шестистоповий) — і матимете жанр «сонетоїда». Колись межи 1920—1923 я зробив кілька таких спроб — і в шуканні канонічних форм, може, іще наважусь такі сонетоїди писати.

З списку речей, на Вашу думку, кращих, бачу, що ми з Вами розходимось в оцінці. Для мене такі речі, як «Лотофаги», «Лестригони», «Kosmos», «Сон Святослава», «Водник», «Близнята», «Чорніє лід біля трамвайних колій» — кращі од портретів і од античних тем.

Сонети полемічні дані ради композиції збірника. До того ж вони мають значення спроби: якою мірою можна розпрозаїчувати сонетну форму.

Із циклу «Дніпро» мені найбільше подобаються: «Двері у стіні». Решта — так собі!

Посилаю разом з цим іще шість поезій — в дистихах. Один із московських приятелів одкидає їх цілком, як речі наскрізь умовні, — а я — нічого, батьківської уваги їх не позбавляю.

Таким чином, зостається Вас познайомити ще з олександрійськими строфами в 12 рядків. Частина їх увійшла до «Камени», частина не опублікована.

До «Літературного критика» зайду і спитаю.

З тим бувайте здорові і пишіть.

25. IV. 1935                                                   Ваш М. Зеров

Дорогой Соник,

Очень хотел бы тебя видеть. Сегодня весь день вспоминаю о тебе, думаю о твоем самочувствии. Вспомни, милая, обо мне, если будешь в эти дни на могилке. Считай, что я с тобою.

Физически я чувствую себя недурно. Фурункулов нет, сплю сравнительно неплохо. Работаю. Из 800 стихов второй песни «Энеиды» перевел 450, и 400 из них отделал — хоть печатай. Английского, к сожалению, не могу продолжить: переданный папой самоучитель еще не дошел до меня.

Теперь о передаче. Твоего карандаша не имею. Вероятно, карандаши, бумагу, книги лучше приносить к свиданию. Из продуктов — не присылай мне лимонов, они ни к чему, из витаминов мне достаточно чеснока и помидоров, для усиления средств продай брокгаузовского Пушкина. В Москве он стоит 400 руб., в Киеве 300. В прошлом году эту сумму давал «Мотя» (книжный антикварный магазин по ул. Ленина, 10 или 12).

Недостает мне здесь мыльницы, оправы для очков (но это все терпит). С очками случилась неприятность, сломалась ножка оправы (не окончательно). Надо бы переменить, да не знаю, как это сделать.

Из белья передай серую рубаху — при случае, и носовой платок.

Кланяйся папе, Анюте, поцелуй Галочку. Будь здорова, дорогая.

Жду, целую.

25 октября 1935                                                      Твой К.

Деньги у меня есть. Кажется, начинается опять фурункул на спине. К. 26/Х.

Ленинград, 9 мая [1936], 4 ч. утра.

Константиноградская, № 6, Пересыльная тюрьма.

Дорогой Соник,

Это второе письмо, тебе посылаемое. Первое отправил из Витебска по приезде — получила ли ты его?

В Витебске мы ждали поезда целый день — в вагоне, было довольно комфортабельно. Выехали в 8 утром, а в 11 ч. ночи были в Ленинграде. С вокзала поехали в город только в 2 ч. ночи. Сколько здесь придется пробыть, можно только предполагать. Думаю, не больше четырех-пяти дней.

Стекла в очках постараюсь вставить завтра, когда буду у врача. Не удастся, придется отложить до Медвежки.

Этап переношу с трудом — с удовольствием остался бы в Киеве, в привычных условиях. Много волокиты, канцелярщины, пустяковых формальностей. Конвойные команды — до сих пор их видел две — как правило, довольно воспитаны, конвоируемые держат себя хуже несравненно. Ругаются кругом и усердно.

У меня с