Листи до Олександри Аплаксіної - Коцюбинський Михайло

Ясенів Горішний, Криворівня. Волод. Гнатю-кові — для меня.

Кстати: не могла ли бы ты дать более удобный адрес для писем к тебе. Может быть, опять через подругу? Напиши об этом и сообщи. Итак, о делах покончено. Теперь о себе. Чувствую себя сравнительно хорошо. Поправился. Конечно, дорога утомит меня (сегодня вечером выеду), а на месте предстоит работа. Но все же мне значительно лучше. Хотя и очень страдал нравственно, не получая так долго писем от тебя, тем не менее месячное пребывание в Крыму, южное солнце, которым я пользовался при всяком удобном случае, оздоровило меня.

Как ты? Это более интересно. Мучительно жду твоих писем, в которых ты должна описать мне все, что с тобой было со дня нашего свидания. Я проводил время очень однообразно, больше лежал на берегу моря, купаясь в солнечных лучах. Знакомств не завел, ничего особенно интересного, невиданного не наблюдал — словом, жизнь была бесцветная, зато кожа моя сделалась цветной.

Не думай, что я брюзжу. Нет, я не из тех, кто вечно всем недоволен, наоборот — я везде и всегда со всего собираю самое красивое и интересное и если бы покопаться в моей душе, то даже бесцветная жизнь наверно отложила в ней много интересного, что когда-нибудь, при случае, неожиданно всплывет.

Голубка мояі Пиши. Напиши также, чго тебе купить, т. к. от подарка, сделанного мне тобой, останется много денег. Непременно напиши. Сейчас пишу тебе в невозможно скверной обстановке: в кофейне, на улице. Извозчики трещат, люди шумят, ветер несет кучи пыли и дыма от асфальта. Плохо соображаю. Из Криворивни напишу больше, а теперь только целую и обнимаю тебя, сердце моего сердца. Будь здорова и не скучай. Люби меня, не забывай.

Твой.

261.

11 июля 1911. КриворІвня. Австрія. Галиція. Ясенів ГорІшний. Криворівия. Волод. Гнатюкові для .....

Дорогая моя! Спасибо за твои письма (2). Я отдохнул душой, когда узнал, что ты здорова, услышал дорогое для меня "люблю".

Очень рад, что ты взяла отпуск летом, отдохнешь, поездишь по Волге, будешь иметь впечатления. Желаю тебе, сердце мое, полной удачи и удовольствия.

Пиши мне почаще, хотя последний раз не позже 23 июлг, т. к. 31 или 1-го я выеду отсюда и неприятно было бы, если бы твое письмо дослали мне в Чернигов.

Чувствую себя хорошо, хотя с самого выезда из Крыма не спал ни одной ночи хорошо. Вчера первую ночь уснул и, вероятно, буду уже спать. Я уже успел сделать одно небольшое путешествие отсюда, ездил на 2 дня в горы в далекий, глухой угол гор. Завтра беру верховую лошадь и проводника-гуцула и еду на 3 дня на вершины гор, где нет дорог, а только горные тропинки, доступные немногим. Хочу увидеть жизнь гуцулов-номадов, живущих все лето на горных пастбищах со скотом своим и не сходящих в долины с гор до самой глубокой зимы. Вообще надо сказать тебе, что это край первобытный, дикий, с дикой величественной природой, с языческим народом, который живет особой, оригинальной жизнью. Хочется вывезти мне отсюда какую-нибудь тему, а для этого нужно поработать. К сожалению, я лишен буду возможности из-за выездов в глушь писать тебе так часто, как бы это хотелось мне.

Устроился я великолепно: имею прекрасную, спокойную и чистую комнату, кормят меня знакомые и кормят хорошо. Здесь много знакомых, проф. Грушевский, Франко и др. литераторы. Однако вижусь редко, т. к. занят делом.

Голубка моя! Напиши мне непременно, что купить тебе на оставшиеся деньги. Часы я уже купил, самые лучшие, стоили 35 руб., значит твоих осталось 15. Кроме того, напиши, что мне купить тебе в подарок. Хотя об этом не спрашивают, но между нами такая откровенность уместна* ты только облегчи/а бы мне выбор.

Береги свое здоровье, милая моя Шурочка, горячо любимая детка! Ты приедешь, вероятно, 10—11 авг., значит, на 2 — 3 дня позже меня.

Ожидаю твоих писем, боюсь только, что дорога займет у тебя много времени и я долго не буду получать вестей от тебя.

Целую тебя, сердце мое и прижимаю к груди. Люблю тебя крепко, живу тобой и еще бесконечно целую. Не забывай твоего.

262.

14. VII 911. КриворІаня.

Благодарю тебя, милая моя, за письма. Я получил их три, все еще из Чернигова. Напрасно ты нарекаешь на свои письма, считая их сухими. Они приносят мне такую глубокую радость, так оживляют меня. Между строк я читаю в них всю нежность твоей души, все то прекрасное, которое ты не выражаешь даже словом. Пиши мне. С грустью думаю, что я получу их немного, ведь последнее ты напишешь не позднее 23, т. к. около 1-го я выеду отсюда и пробуду дня 2 в Львове, а дорога займет остальное, до конца отпуска-

Я уже предупредил Ник[олая] Ник[олаезича]1С4о своем уходе со службы105 и буду в бюро не больше 3 — 4 дней только для того, чтобы сдать дела. От кого ты слышала, что я зимой собираюсь на Капри? Я еще не решил, хотя если зимой мне будет плохо, поневоле придеться поехать туда на 2 самые холодные месяца. Впрочем, все это еще в проекте и ничего определенного нет. Через полчаса уезжаю на 3 — 4 дня в горы верхом. Придется ночевать у костра, питаться скудной пищей горных пастухов, жить среди стад и полудиких пастухов. Предвкушаю всю прелесть первобытного состояния. Если бы только удалось мне собрать материал! А буду я в очень диких местах, где все оригинально, особенная флора, холодный горный воздух, на вершинах снег и примитивное существование. Придется переплывать вброд реки и горные потоки, бродить едва заметными тропинками, доступными только гуцульскому коню.

Не беспокойся, я не переутомлюсь, я помню твои наставления и желания. Возвратясь, отдохну несколько дней и опять уеду из цивилизованного края. Чувствую себя хорошо, чувствую силы рискнуть на такое путешествие. Вообще здесь так заботятся обо мне, что мне даже совестно, какой-то спорт сделали себе люди для доставления мне всяких удобств и удовольствий. А я охотно все это заменил бы за один взгляд твоих глаз, за одну твою улыбку, одно слово твое. Ничто в свете не доставляет мае большей радости, как твоя ласка, твоя любогь, моя дорогая, любимая, хорошая мояі Если бы я мог обнять тебя сейчас — все, кажется, отдал бы за это.

Пиши мне. На могу больше сегодня писать, конь стоит оседланным и ждет меня. По возвращении сейчас напишу тебе, а пока целую крепко, как люблю, ласкаю и обнимаю. Сердце мое, люблю тебя. Будь здорова, береги себя, поправляйся и не забывай твоего...

263.

10.VII 911. Криворівня.

Дорогая моя! Шурок мой милый!

Только что возвратился из поездки в горы и застал твое первое письмо из Рыбинска. Спасибо, моя голубка, целую тебя и еще благодарю, мое солнышко: очень уж обрадовало оно меня в нашей разлуке.

Ездилось мне очень хорошо. Провел я в горах 5 дней, утомился, но доволен и чувствую себя недурно. Поехал я в село Головы, интересное тем, что в нем оканчивается дорога, как на краю света. Отсюда можно ехать только верхом, горными и лесными тропинками, иногда с риском для жизни. Но мой конь-гуцул удивлял меня своей отвагой и ловкостью: он сходил Б такие пропасти, в?лезал на такие скалы, что я, потом, оглянувшись, не хотел верить, что был там. А конь ступает, как балерина, легко и грациозно, не руководимый мною, а руководящий.

Много я видел. В селе попал на оригинальный обряд. Ночью умерла где-то старуха — и вот из далеких изб (здесь изба от избы на несколько верст) сошлись люди. На скамейке под стеной лежит покойница, горят перед ней свечи, а в избе поставлены лавки, как в театре, и на них сидит масса людей. Тут же, у покойницы в сенях, собралась повеселиться молодежь. И каких только игр не было! Смех раздавался беспрерывно, шутки, поцелуи, крик, а покойница скорбно сомкнула уста, и теплятся похоронным блеском свечи. И так всю ночь. Такой сильный контраст, что я и на следующую ночь не мог уснуть под впечатлением сцены300.

На следующий день я поехал в "полонину" ш. Не слазил с коня весь день и половину ночи, наконец добрался до горных пастбищ, где гуцулы проводят лето со своими стадами. Когда подымался на вершину горы, горы обступали меня вокруг, как взбаламученное море с гигантскими волнами. На Черногоре—снег. Лето, солнце, а меня обнял такой резкий холод, что пришлось надевать шубу, которой снабдили меня на дорогу. Здесь все первобытно, люди, скот, пастбища, обычаи. Пришлось жить кукурузным хлебом, молоком, брынзою, как и пастухи. Не буду описывать тебе своих впечатлений, слишком их много для письма. Скажу только, что я доволен и собираюсь еще через несколько дней, после отдыха, в горы. Хочу собрать материал. Не думай только, что я забываю твои советы. Не утомляюсь слишком, не работаю, живу впечатлениями и кое-что записываю в книжку.

Все таки — это каникулы, отдых, а работа предстоит дома.

Вообще, я имею очень хорошую обстановку для отдыха и для наблюдений. Все заботятся о моих удобствах, все наперерыв стараются доставить мне удовольствие. А я мечтаю скорее увидеть тебя. Как ни интересна жизнь здесь, как бы ни хорошо было мне среди чудной природы — я не могу отделаться от тоски по тебе, мне хочется твоих объятий, твоих глаз, твоего голоса. Когда ты возвратишься? Хорошо было бы увидеться нам в день твоего приезда. Не удалось бы увидеться утром до обеда, как ты думаешь? Напиши. А, тем временем, поправляйся, отдыхай и веселись. Я очень хотел бы, чтобы тебе было хорошо, чтобы ты была довольна. Не забудь написать, что тебе купить, иначе мне придется везти твои деньги обратно. Целую тебя, солнышко мое, мой северный цветочек. Люблю. Если часто не смогу писать, не сердись: я должен выезжать в горы.

22. VII 911. Крипорірня.

Дорогой Шурок! Вот положение! Пишу тебе, а не знаю, когда пойдет письмо. Вот уже 5-ий день беспрерывно идут дожди, день и ночь, горная река Черемош, за которой я живу, разлилась, бушует и нет смельчака, кто решился бы перебраться на другую сторону. Перед моим приездом сюда—было половодье, река снесла все мосты и переправы и мы все время переправлялись через реку на маленьких плотах, иногда с риском для жизни. Теперь мы отрезаны от почты, от лавок, от всего света. Хорошо, что успели запастись провизией, иначе нам грозил бы голод. Возможно, что на почте лежит письмо от тебя, но я не уверен, что получу его завтра, послезавтра. Впрочем, сейчас тучи разрываются, дождь перестает на 5—10 минут, а это хороший знак.