Листи до Олександри Аплаксіної - Коцюбинський Михайло
Разве между нами могут быть какие-либо денежные счеты. Не огорчай меня, голубка. Мне очень и очень тяжело было читать твое письмо. Мне показалось, что его писал кто-то чужой, а не близкий человек. Ну, довольно. Поставим точку и не будем об этом говорить.
Живется мне очень хорошо. Здесь так красиво, что я не могу досыта налюбоваться. Целая сеть высоких гор, покрытых прекрасным лесом, вдали снежные вершины; между горами в долине вечно шумит горная, прозрачная река, по которой живописные гуцулы сплавляют свои "дарабы*. Полное отсутствие пыли, воздух мягкий и прозрачный, в лесах масса ягод: малины, ежевики, черники и брусники. Я живу в самой красивой местности, а об условиях жизни нечего и говорить: обо мне заботятся, как о каком-нибудь принце и только придумывают, какое еще удовольствие можно бы сделать мне. Здесь много моих знакомых, между прочим Франко91. Позавчера, впрочем, сделал глупость и раскаиваюсь: взобрался на высокую гору, 1200 метров, шел 4 часа, устал и вчера и сегодня чувствую себя даже плохо. Сейчас, однако, лучше. Погода здесь непостоянна: было очень холодно, на горах выпал большой снег, что было очень эффектно. Сегодня дождь. О солнечных ваннах нечего думать.
По дороге сюда устроили мне торжественный прием, с речами, песнями и факельцугом. Празднество описано в газетах, к моему полному неудовольствию.
Здесь тоже я на расхват, а это утомляет. Скорее, чем думал, приеду домой, вероятно 14-го, а, может быть, 13-го, скорее даже 13-го. Посылку пошлю тебе 12-го, значит ты получишь 13 или 14.
Я как-то плохо понял твои слова: "после 20 не назначай". До каких пор? До 30-го, до 1-го? Неужели ты будешь занята долго? До 20 едва ли увидимся. А впрочем, может быть и увидимся, если удастся. Я сообщу тебе письменно. Как я соскучился по тебе, ты и представить себе не можешь! Просто устал от долгой разлуки. Хочу видеть тебя скорее, хочу целовать мою милую, дорогую детку, обнять горячо и прижать
к груди крепко, крепко. Будь здорова, сердце мое. ( )
Твой.
12ЛЛІІ Я!0. Кие..
Дорогая моя! Наконец я приехал и завтра буду уже хоть в одном городе с тобой, хоть близко, если не с тобой. Доехал я хорошо, хотя бессонные ночи несколько утомили меня. Пишу очень коротко, т. к. располагаю всего несколькими минутами, так много у меня здесь дела. Посылаю тебе посылку, ты должна получить ее завтра. Самое позднее послезавтра. 14-го. Не сердись, голубка, за такое короткое и несодержа-ельтное письмо. Постарайся увидеться со мной 19-го, в 6 или б1/* ч. на том месте, где мы встречались в последнее время. Если не удастся 19-го, то в такое же время 24, 25, 26 и т. д. Делаю промежуток между 19 и 24 потому, что ты писала, что бы после 20 не назначать, но до какого числа — не написала.
Прости, мое сердце, что кончаю письмо. Я не верю своему счастью, что скоро увидимся и что я буду целовать мою дорогую, мою любимую деточку. Пока целую крепко, крепко.
До свидания.
Твой.
251.
18.ХІ [1910 р., Чернігів.]
Милая, как ты доехала92? Я все беспокоился, что мятель занесет тебя в дороге и ты где-нибудь застрянешь. Не забудь написать. Ну, как же ты чувствуешь себя, моя дорогая? Весело ли тебе, итересно ли? Обращаюсь со скучнейшей просьбой— беречь силы и здоровье. Я хотел бы, что бы ты этот месяц провела как можно интереснее, интенсивнее, чтобы вывезла впечатлений и воспоминаний на целый год. А для этого нужно быть здоровой— Я все время очень грущу без тебя. Не хватает мне чего-то. Впрочем, ты хорошо догадываешься, чего именно, так что и упоминать не нужно. Грусть моя усугубляется еще и тем, что никак не могу взяться за работу. Кажется совсем был готов, сюжет обдуман, тема есть, а теперь все мне не нравится, нужно брать что-нибудь другое 93. В общем не важно чувствую себя, хотя и здоров. У нас большие холода. Доходят до —12°, днем 8—7°, а при сильном ветре, кажется, и всех 15°.
Пишу обо всем, а о главном чуть не забыл: адресе. Ты пиши мне (по вторникам, помнишь) так: предъявителю почтовой квитанции № 298. Значит, по субботам я буду иметь от тебя весточку, хотя, вероятно, тебе не до меня. Воображаю" как ты занята и поглощена новой жизнью и обстановкой. Смотри же, не забудь музеев, академий, зоологического] сада; не мешало бы съездить на взморье, может быть море еще не замерзло.
Я тебе, моя дорогая, не обещаю очень часто писать. Не по лености или почему-либо, что можно бы объяснить не в мою пользу, а просто потому, что мне редко удается быть в одиночестве, всегда мешают. Но чем реже буду писать, тем более буду любить мою дорогую, мою единственную, тем больше буду думать о ней. Не забывай и меня, удели мне хотя бы минутку ежедневно.
Новостей у нас никаких. Впрочем, быть может, и есть, но ты знаешь, что я всегда узнаю последним, или даже совсем ничего не узнаю. Живу я всегда в своем мире, если окружающий мало интересен.
В другой раз постараюсь написать больше, а теперь прощаюсь — до следующего письма и целую крепко, крепко, как люблю. Не забывай меня. ^
Твой.
19. Не успел вчера сдать письма. Добрый день, дорогая. Радуюсь, что сегодня тоже могу передать тебе поцелуй и привет. Крепко и горячо обнимаю. Люблю тебя. Будь здорова, веселись. Пиши обо всем! Еще целую.
252.
25.ХІ [1910 р. Чернігів.]
Как скучно и грустно так долго не слышать твоего слова, дорогая. Но нет, не буду употреблять слов "грустно" и "скучно", они должны быть вычеркнуты из твоего словаря теперь, когда ты веселишься. Да и я не без надежды, скоро услышу мою милую.
А я успел прихворнуть немножко. Так, пустяки, легкая простуда, дома не сидел, но из-за головной боли не мог работать и это меня раздражало. Не огорчайся. Мне все кажется, что я тебя постоянно огорчаю дурными вестями. Но, так и быть, еще огорчу. Умерли Устименко (отец) и Николаев (старик) °4.
Дописываю на почте. Мешают ужасно, письмо, чувствую выйдет никуда негодным. Но не в том дело, ты простишь
Вероятно, тебя интересует моя жизнь. Но знаешь ли, дорогая, редко когда выдается такая серая полоса жизни, как сейчас. Это все потому, что голова не свежа, плохо работает. А ведь я живу больше внутренней жизнью, чем внешней. Внешняя, впрочем, все таки вторгается: сейчас больна Оксанка 95, ангина и нарыв в ухе. Мучительно и для нее и для окружающих. Нег покоя. Я нервно настроен и как-то невольно (и не критически, конечно) все ставлю в связь с твоим отъездом. Пока ты была возле меня, все было хорошо. Теперь тебя нет здесь и всякие невзгоды наваливаются.
Жду от тебя письма, ты, верно, получила мое с адресом (до востребования предъявителю почтов. квитанции № 298). Пиши подробно, как себя чувствуешь, где бываешь, что видела.
Видела ли ты мою книжку (изд. "Знания"95) в витринах книжн[ых] магазинов? Если ее еще нет, то на днях появится: она уже вышла. Интересует меня, как я буду встречен русским читателем и критикой 97. А вдруг провал? Увидим.
Сердце мое, любимая моя деточка, целую тебя крепко и горячо. Береги свое здоровье и веселись как можно больше. Ведь часто ездить в Петербург не будешь. Кончаю. Публика ждет пера.
Еще целую и бесконечно целую.
Твой.
253
30.ХІ 910. [Чернігів.]
Получил твое первое письмо. Очень обрадовался, что с тобой все хорошо, что ты здорова и веселишься. Думаю, что и обо мне вспоминаешь реже теперь, но я не сержусь; у меня только одно желание, чтобы тебе было хорошо, чтобы твои каникулы не пропали.
Я все же еще раз напоминаю, береги здоровье. Тебя интересует, как идут вечерние работы. Знаю я об этом мало, но все же слышал, что неважно, зарабатывают мало, все перессорились, упрекают друг друга в жадности, днем — сцены. К твоему приезду, верно, все успокоится и будет лучше. Я все пишу, а до сих пор и не поцелозал тебя, хотя все время хочется. Целую тебя, моя радость (......). Целуешь ли ты
меня, или м. б. уже забыла, разучилась целовать? Мне, мое сердце, живется неважно, все не могу поправиться от легкой
простуды. Погода отвратительная, слякоть, переход од холодов— резкий. Ничего не пишу, головные боли. Зато занимаюсь всякими "делами". Моя русская книжка уже вышла. Недавно получил с Капри от Пятницкого (издатель) письмо. Он пишет: "Получил корр[ектурные] листы Вашей книги. Читаю с великим наслаждением. Книга должна иметь большой успех"— и просит немедленно приготовить к печати 2-й том.
Я уже списался и 2-й том готовится. Не скучно ли тебе, что я все пишу о всяких литературных делах, да еще о своих? Но что же делать, моя голубка, если как раз все мои интересы сосредоточены возле этих дел?
Спрашиваешь, не кашляю ли я. Мало. Разве от временной простуды. Но все это пустяки, лишь бы было настроение работать: ты и работа — это вся моя жизнь.
Я очень тоскую по тебе, жду не дождусь, когда уже увижусь. Ты приедешь 15-го? А 17—18, может быть, увидимся — на тротуаре возле нар[одного] дома? Хорошо?
Целую крепко, люблю, люблю и люблю.
Твой.
254.^^
7.ХІІ 910. [Чернігів.]
Дорогой, любимый Шурок!
Спасибо тебе, сердце, за твое 2-е письмо. Твои письма успокаивают меня, я знаю, что с тобой ничего не случилось, что ты здорова — и легче становится разлука. Но уже скоро увидимся. Пишу тебе последнее письмо и в субботу получу последнее от тебя.
Я поправляюсь, начинаю чувствовать себя лучше, хотя еще не пишу. Много читаю, а еще больше пишу писем, все деловых.
Недавно получил от Амфитеатрова приглашение сотрудничать в большом журнале "Современник" 9в, имеющем выходить с нового года в Петербурге. Судя по составу сотрудников — журнал обещает быть очень интересным. Готовы печатать даже по-украински, лишь бы писал. Это результат ознакомления с моей книжкой в изд. "Знания".
Другая приятная для меня новость. Профессор Пражского университета по кафедре славянских литератур так увлекся моей книжкой (в чешском переводе б4), что после рождества посвящает мне одну лекцию в университете — будет читать о моем творчестве п Готовится перевод на чеш[ский] язык второго тома моих рассказов. Как видишь, мне начинает везти (в литературе, конечно, больше ни в чем).
Мне не хочется писать тебе, хочется скорее увидеть и все рассказать. Значит — до 17-го, на тротуаре Народн. Дома? Если не 17, то 18, 20 и т. д.
Новостей местных не знаю. Слякоть, тепло, грязь — вот какова у нас декабрь [екая} погода.