Листи до Олександри Аплаксіної - Коцюбинський Михайло

Хочется верить в это, иначе настроение будет испорчено на весь день. А надо, чтобы настроение было хорошее—сегодня чудная погода после двух дней бури и дождя. Было холодно, приходилось одевать пальто, а в холод я чувствую себя прескверно. Досадно, что все утро уйдет на прозу: заказал себе белый костюм, придется идти к портному на примерку, потом он ко мне, потом надо купить белую обувь и т. п. Словом — жестокая проза и не смогу взять солнечную ванну: чтобы ты видела как я их беру (пока в рубахе) — посылаю тебе фотографию. Место действия — Picola marina. На первом плане — я (без объяснения, пожалуй, не узнаешь), в своей константинопольской феске. На заднем — немецкий художник с датской собакой; за датской собакой — польская писательница, за ней расставил ноги итальянский князь, далее — адвокат австрийский, лежит англичанин и стоит, заложив руки, американец. Целый зверинец, как видишь. Но главные действующие лица — солнце, море и скалы, все остальное только обстановка. Фотографию оставь у себя, если хочешь.

У меня был большой соблазн укатить сегодня с Капри на материк и дня два-три поблуждать вдоль неаполитанского залива при помощи железных дорог, пароходов и извозчиков по обе стороны Неаполя. Но чувствую маленькую усталость и поэтому отложил поездку на позже. А этот план очень улыбается мне, т. к. трудно представить себе что-нибудь более прелестное и интересное, как берега с чудными местами, с историческими памятниками и чудесами вулканов — Везувия, Сульфатори и Ипомео.

Вместо этого буду ловить рыбу (странно, что я превратился в рыбака) и греться на солнце над морем. На днях собираюсь с рыбаками на ночную ловлю (с огнями) сепии молюска, из которого получают тушь — это очень интересно и я опишу тебе свою охоту.

Вероятно, все мои "занятия" напоминают тебе нечто первобытное и ты только пожимаешь плечами и говоришь: "однако". Ну, так знай же, что от этих занятий у меня уже слезла одна кожа со лба, а другая, надеюсь, еще слезет. Солнце здесь нешуточное.

Боюсь, что часто пишу тебе и, быть может, надоедаю своими однообразными письмами. Ведь, все таки, живется, в общем однообразно, больше для здоровья. Ты напиши мне откровенно, тогда я буду писать реже, но содержательнее. Тебе это удобнее, кажется.

А твоего письма жду с нетерпением. Хочется, чтобы ты поцеловала меня в нем (мне сегодня снились твои поцелуи). Будь здорова, голубка моя, не забывай меня, люби, пиши, что любишь, пусть это возможно чаще утешает меня.

Поехала ли уже твоя мама? Или это опять только беспочвенные планы? Пиши. Обнимаю и целую тебя, Шурок мой единственный, крепко.

Твой Муся.

235.

25.VI 910. Capri.

Дорогая моя! Получил я твое 9-е письмо. Пришло очень кстати, поправило настроение и я опять сегодня чувствую себя хорошо. Вчера весь день просидел у себя в комнате, погода была ужасная, дождь, холод, ветер. Писал письма знакомым — правильнее сказать отвечал на письма; и здесь нашли меня, и отсюда каждый требует чуть ли не немедленного ответа. В общем— я пишу ежедневно несколько писем, не меньше 4 — 5 и посвящаю этому занятию несколько часов. Подчас тяжело, особенно когда солнце греет и манит на простор, но ничего не поделаешь.

Прежде всего, отвечу на твои вопросы, чтобы не забыть: плачу я за комнату и полное содержание—71/2 лир в день. Это около 2 р. 70 к. Как видишь — очень недорого, если принять в расчет то, что дают мне за эти деньги. В сущности — здесь можно устроиться за 1 рубль в день очень удобно, даже дешевле, но ведь я позволяю себе роскошь.

Относительно планов на будущее еще хорошенько не знаю. Пробуду здесь еще 1 месяц, а потом думаю поехать в Швецию, в Стокгольм и оттуда на шхеры. Меня соблазняют

обществом А. Стрин[д]берга8*, которое я могу иметь. ( )

Путешествие в Стокгольм утомительно, это единственный минус. Все зависит от того, как буду чувствовать себя под конец своего пребывания здесь.

Интересно, что ты посоветуешь мне, я это всегда принимаю в расчет. Из дому пишут, что там все здоровы сейчас, недавно только болела сестра.

А с твоей мамой — я угадал, что никуда она не поедет и перспектива блужданий зимою опять перед нами. Да, нечего сказать, мы с тобой поистине "лишенные крова".

С сердечною болью отсылаю тебе твои фотографии. Так трудно было расстаться с ними, но ты просишь их обратно. Пришлешь ли ты свою фотографию мне, как обещала? Получила ли ты мою в предыдущем письме?

Возвращаюсь к своим планам. Из Капри я все таки (непременно) побываю в итальянских городах, на что уйдет дней 10—11. Буду в Неаполе, Риме, Флоренции и Венеции. Хочется попасть мне и в Вену. Если же поеду в Стокгольм, то заеду в Париж, Берлин и Копенгаген, а на обратном пути осмотрю Финляндию. Тоже интересный маршрут. Мне неприятно, что ты пишешь: одним все, другим ничего, подразумевая меня и себя. Голубка моя, как бы я хотел, чтобы это "все" досталось тебе именно, а еще лучше обоим нам, но при условии, чтобы мы оба были здоровы. С каким удовольствием я отказался бы от "этого всего", лишь бы быть здоровым. Не нарекай, голубка, твое еще впереди, я верю в это. Пока ж целую тебя и обнимаю без числа и так крепко, как люблю.

Не забывай твоего Мусю.

27. VI 910. СарН.

Спасибо тебе, дорогой Шурок, за письма. Вчера вечером опять получил твое письмо (от 20). Ты не сердись, что я хотел бы иметь их больше, это так естественно, когда находишься где-то за тридевять земель и тоскуешь по любимом друге. Я вовсе не хочу сказать, что я лучше тебя, чаще пишу, больше помню о тебе; не думаю и упрекать тебя, а просто у меня иногда вырывается естественный крик души, страдающей в разлуке. Не сердись же и ничего не думай дурного обо мне. Если я иногда и делаю сравнения, то только потому, что ты лучше меня вообще и я привык во всем видеть доказательства этого мнения, даже в переписке.

Промежуточный день между двумя письмами (вчера) провел я довольно удачно. Утром лежал над морем (если бы ты знала, как это хорошо, просто чудесно), после обеда ловил рыбу. Почти каждый день, часа в 3, моя комната наполняется людьми — это заходят ко мне Горький с семейством и мы вместе отправляемся на море. После рыбной ловли был я у Горького на маленьком балу, он принимал 54 учителей —экскурсантов. Были, между прочим, и украинцы, сделавшие мне маленькую овацию (что очень некстати в чужом доме) и заставившие меня говорить приветственное слово. Когда гости разошлись, мы набросились на газеты, а потом—слушай и удивляйся и возмущайся: я первый раз в жизни играл в карты! Каково? Научили меня какой-то оригинальной игре "в тетку" (конечно, без денег) и я "резался" до 1 часу ночи.

Игра сложная, головоломная, с математикой и рядом комбинаций, развивающих память. Поэтому я и позволил себя развратить. Но все же очень странно, когда солидные люди, жрецы литературы и жрецы философской мысли (были и такие) говорят "пас" или берут взятки. Смейся, Я тоже смеялся, в том числе и над собой.

Сейчас кончаю письмо и иду в гости к художнику Про-хову. Меня так постоянно ангажируют мои знакомые, что я еще ни разу не был у Проховых. Тороплюсь ускользнуть из дому, чтобы меня не застали и не увлекли опять на море.

Ужасно досадно, что мои письма так однообразны. Ты, зерно, зеваешь над ними. А всему причиной этот удивительный остров, имеющий свойство поглощать у праздных людей все время. Ничего, кажется, не делаешь, а все некогда, все куда-то спешишь, все не можешь сосредоточиться. Хотя ты имеешь основания сомневаться, но все же я думаю, что мне удастся заполнить пробелы в письмах рассказами. До послезавтра, моя любимая, дорогая моя Шурочка. Целую твои губки, шейку и руки. Поцелуй меня. Не забывай меня, пиши, ведь уже скоро я начну странствовать и тогда ты не сможешь писать, т. к. трудно будет изловить меня. Еще и еще целую тебя, голубочка моя.

Твой Муся.

237-

ШШ 910. [Капрі.]

Дорогой Шурок, много заставила ты меня пережить своим последним письмом. Прежде всего я сильно встревожен твоим недомоганьем. Неужели и у тебя сердце не в порядке — или это только нервность? Ты бы успокоила меня, если бы посоветовалась с врачом. Быть может, все это пустяки; если же нездорово сердце, то еще есть время бороться и побороть болезнь, нужно только обратить серьезное внимание на себя. Успокой меня, обратись к врачу. Возможно, что наша беспокойная жизнь всему виной, тогда это еще тяжелее для меня, т. к. вина падает и на меня, а этого я себе простить не могу. Ты предлагаешь о чем-то поговорить серьезно. Если чувствуешь потребность — говори. Я же серьезно могу сказать одно: люблю тебя. В этом вся моя программа, вся моя вина и все оправдание. Не знаю, мог ли бы я сказать больше при всем желании. Разлука для меня (и для моей болезни, если хочешь) была бы тягостнее, чем такая жизнь, какую мы ведем. Думала ли ты об этом? Впрочем, я все предоставляю тебе, все будет зависеть от твоего желания. Я это всегда говорил, повторяю и теперь.

Ну, и зачем мы ведем эти грустные разговоры, не лучше ли радоваться надежде на встречу, на то, что, быть может, удастся нам лучше обставить наши свидания. Хотя мне не верится, что твоя мама уезжает и что вместо одного препятствия не встретятся два новых?

Жизнь научила меня осторожности и недоверию, этим двум врагам непосредственной радости. Но опять таки — все будет зависеть от тебя, моя дорогая, моя умница, и изобретательница. Старайся, сколько возможно, устроить все так, чтобы нам лучше было, удобнее. Впрочем, мне нечего напоминать тебе об этом, ты сама все устроишь лучше, чем я могу посоветовать.

Одна только просьба: позволь мне писать не по твоему адресу, а по адресу твоей подруги. Эта осторожность не мешает. В письме неудобно распространяться об этом, лучше расскажу при встрече. Конечно, буду писать и по твоему адресу, если ты напишешь, что иного нет.

В последние дни чувствую себя хорошо. Гуляю много (это не вредит мне, даже полезно, надо избегать только лестниц и крутых подъемов), записная книжка понемногу заполняется. Алексей Максимыч83 завтра уезжает дней на 10, значит

буду это время относительно одинок. ( ) Если хочешь,

я никогда не бываю одинок и в одиночестве никогда не скучаю. Природа дает так много, а в себе самом я нахожу неиз* сякаемый источник развлечений и интересов.

Человек в себе имеет всегда так много интересного, что хватило бы не на одну, а на несколько жизней, надо уметь только извлекать и пользоваться.

Читала ли ты мою последнюю вещь^*? Впрочем — она разбита на 2 книжки журнала и пока не будет напечатано окончание (в июле) читать не стоит.