Листи до Олександри Аплаксіної - Коцюбинський Михайло

Я пропа-

даю, буквально, без тебя. Не хочу тебя упрекать, но как

было бы хорошо, если бы у тебя была смелость поехать со

мной заграницу. Не ежечасно, а ежеминутно я представляю

тебя рядом с собой и все представляю себе, как бы я за-

ботился о тебе, что бы я показал тебе, как бы мы разде-

ляли с тобой восхищение и все радости прекрасной земли.

Молчу. Чувствую, что ты сердишься и чтобы не дать тебе

наговорить мне много неприятных слов—закрываю твой ротик

поцелуем. ( )

Твой Муся.

14.VJ 010. Capri.

Дорогая, милая, любимая моя, как ты потревожила меня своею грудною болью! Быть может, это нервного характера, а, быть может, и что-нибудь другое. Во всяком случае, если еще не прошло, обратись к врачу. Прошу тебя об этом во имя нашей любви, для моего спокойствия, наконец. Береги себя, голубка; от твоей боли и я почувствовал боль и сейчас у меня болит грудь. Целую тебя в больное место, целую с любовью и полным желанием помочь тебе. Но помогут ли поцелуи на расстоянии?

Посылаю тебе цветок из целого куста, круглого, горячего и солнечного, как само солнце. Я его целовал, мысленно целуя тебя, моя любимая, моя красивая, обаятельная Шурочка.

Счастлив, что часто вижу тебя во сне и хоть во сне ласкаю тебя. Ничего мне не надо так для хорошей жизни, для удачной работы, для счастья — как твоих поцелуев и объятий.

Не смейся надо мной, я говорю правду.

Я, .моя детка, берегусь и забочусь о себе, но люди портят несколько мои заботы и подчас чувствую усталость. Я рано встаю, привык уже и когда поздно приходится ложиться,

чувствую, как это нездорово. Вчера засиделся в гостях. Горький читал мне новую свою вещь, веселую драматическую вещицу80, а потом рассказывал эпизоды из своей жизни. Он такой удивительный рассказчик, что я заслушался и незаметно просидел до 1 часу ночи, а лег в 2. Сегодня чувствую усталость.

Утром отправился я на берег моря и, сбросив с себя одежду, лег у самой волны. Но и здесь не было у меня спокойствия. Из воды вылезла дама, в более чем откровенном костюме, и с криком — Вы такой-то! — подает мне руку и садится рядом. Я не привык к такой удивительной интимности, к такой простой близости полов, но здесь это принято. Оказывается— это и есть та самая полька (польская писательница), которая так жаждала познакомиться со мной. Начались разговоры о польской литературе, она все время восхищается моей книжкой*2, я скептически отношусь к этой экзальтации и помалкиваю, но оказывается, что дама читала меня хорошо, как следует, помнит все вещи и удачные места. Все это пустяк, но хуже всего, что она просит прослушать ее последнюю вещь, а это мне не улыбается, т. к. опять сиди в комнате и на людях. Подходит ее муж, врач из Герцоговины, знакомимся быстро, как это бывает на чужбине. Оба довольно симпатичны, молоды. Тут же завязывается знакомство с ан" гличанином и итальянским князем. В общем, я не люблю случайных знакомств, т. к. они растут, словно грибы. К нам присоединяется оперный певец, делающий концертное турнэ по Европе. Целое общество. Главное, оно посягает на мою свободу и уединение, которое для меня дороже всего. Ну, да бог с ними, как-нибудь отвяжусь. Боюсь, что мои описания мало интересны и утомляют тебя. Ты напиши мне, о чем хотела бы ты знать, тогда я буду выбирать темы своих писем и они будут более интересны. Голубка моя, не болей, не тоскуй, жди меня, помни, что все сердце принадлежит тебе, детка. Целую тебя. Целую и целую.

Твой Муся.

232.

I6.VI 910. Gapri. Дорогая моя!

Не знаю, что со мной, но у меня прескверное настроение, с трудом даже пишу тебе. Может быть, это от усталости, т. к. я начал брать солнечные ванны. Лежу раздетый на берегу моря и греюсь, а потом чувствую усталость от чрезмерного обилия свежего воздуха и солнца. Надо будет сделать антракт. Кроме того, сегодня из дому получил письмо со странными намеками и с известием о болезни сестры. Что за намеки? Может быть, ты что-нибудь объяснишь мне. Получаешь ли ты все мои письма? Я пишу тебе отсюда аккуратно через день, по числам ты можешь установить, не пропадают ли мои письма. По моему рассчету ты могла бы уже ответить мне на мое первое письмо отсюда от 4-го июня, а, между тем, почта ничего не принесла мне. Я беспокоюсь, думаю, представляю себе бог-знает что, а это вредит мне, сердце плохо действует от всякого неприятного волнения.

Напиши мне.

Как ты поживаешь?

Не сердись, что сегодня я ничего не могу написать тебе более интересного, не могу сосредоточиться. Какой-то туман в голове и апатия. Никуда сегодня не пойду, буду лежать у себя в комнате. Я слушаюсь твоих советов, берегусь, но бывают внешние обстоятельства, независимо от моих желаний действующие на меня.

Целую и обнимаю тебя крепко, моя деточка.

Следующее письмо будет большим и не таким беспорядочным. Не забывай твоего.

233.

21.VI 910. Capri.

Сегодня, моя дорогая, я успокоился, получив твое письмо, из которого видно, что ты получила мои письма с Капри. Мне казалось, что ты их не получаешь, что мы оторваны друг от друга и было мне так скверно, что я даже похудал за эти дни, не спал, не ел, вообще впал в меланхолию и в мрачное настроение. Теперь я доволен'и спокоен, тем более, что здоровье твое поправляется. Прежде всего, отвечу на твои вопросы т. к. я действительно рассеян и могу опять забыть удовлетворить тебя.

1) Никакого ужаса в своих глазах от Мессины я не замечаю. Впечатление, правда, было интенсивное, но краткое, при чем я знал, что подобные толчки Мессина переживает чуть не каждую неделю. Почему ты думаешь, что я не пережил бы столько ощущений новых, если бы ты со мной поехала? Мы испытали бы их вместе.

2) Ванны мне можно брать и я уже начал купаться у себя в отеле. Ванная комната в моем коридоре.

3) На почту ходить мне не приходится, т. к. почтовый ящик у нас в отеле, затем другой в двух минутах от отеля; почта — в пяти минутах ходьбы. Я только однажды был на почте, где заявил, чтобы письма до востребования присылали мне в отель. Здесь все учреждения в высшей степени аккуратны и предупредительны. Почтовые чиновники, однажды увидав меня на почте, уже запомнили меня и считают своей обязанностью даже кланяться при встрече.

4) О. Капри невелик, но все же на нем могло бы поместиться с десяток таких городов, как Чернигов. Поселений здесь 2: Капри и Анакапри, населения в обоих насчитывают 5 тысяч. Но культура здесь, как в столицах, электричество, магазины, экипажи, мостовые (еще лучше, чем в столичных городах, т. к. здесь полное отсутствие пыли). Железной дороги, конечно, нет, т. к. остров маленький, но подъемная железная дорога (фуникулер) от пристани на Капри все же есть. Все это элегантно, как игрушка. Вообще жизнь здесь обставлена не только удобствами, но и полным комфортом, невиданным в России. Благодаря тому, что население невелико и культурно, каждый, кто живет больше недели на Капри, становится известным городу. Здесь уже известно, что я писатель, а для итальянцев писатель (г1Иоге[?]) нечто священное, поэтому мне кланяются и тепло приветствуют даже незнакомые люди. Правда, как это необычно, если сравнить с нашими нравами?

Кажется, на все вопросы ответил. Теперь расскажу тебе о грандиозной рыбной ловле, устроенной Горьким специально для меня. В час ночи рыбаки закинули в море, на дно, на глубине 600 аршин веревку с крючками. Веревка такая длинная, что легла на дне на протяжении 5-5 х/г верст. В 6 часов утра мы были уже на море— на 3-х громадных баркасах. 10 рыбаков и наша компания начали вытягивать веревку. Море спокойно, как зеркало. Сначала начали попадаться морские звезды, ежи, летучие рыбы — ласточки, но вот видно, как серебряной змеей что-то извивается в воде и скоро вытягивают морского угря, величиной выше моего роста и толщиной в 2 человече[ские] ноги. Он бьется и трепещет, но его оглушают железным крючком и бросают в лодку. Вот опять тянут рыбу-чорта, всю красную и странную, похожую на Мефистофеля в красном плаще 83. Затем опять угры, рыба-черт и др. удивительные громадные рыбы. Наконец начинают попадаться небольшие, аршина по 1'/а акулы. Мы тянем веревку беспрерывно уже целых 4 часа и забрасываем лодку рыбой, при чем одна страннее и цветнее другой. Наконец, веревка рвется, что-то тяжелое порвало ее. Долго мучаются рыбаки и вытягивают чудовище-акулу, в З1/-* аршина, 9—10 пудов весом. Она жива, не может только освободить рот от крючка и все старается перевернуть лодку. На нее накидываются, бьют ее железом, но она обдает нас брызгами, дышит тяжело и открывает рот с тремя рядами зубов, в котором с удобством могли бы поместиться две человеческие, даже дамские, в модных шляпах, головы. Самое удивительное у акулы — это глаза, громадные, без зрачка, зеленые, ярко-зеленые и самосветящиеся, как драгоценный камень. Они кажутся такими глубокими, что из одного глаза можно бы видеть другой. Воображаю, какой ужас испытывает встречающаяся ей рыба, видя сияние этого глаза в морской глубине. С акулой 10 человек не могут справиться, ее поранили, но она жива. Ее привязывают, наконец, веревками в лодке, окутывают канатами, и мы плывем дальше. Шесть часов вытягивали веревку, весь баркас нагружен рыбой. В 12 часов заехали в грот и в дикой обстановке первобытных людей устроили завтрак. Пели песни, пили вино и торжествовали победу над акулой, привязанной к лодке, как пленник. К 7 часам вечера возвратились домой после целого дня, ярко проведенного на море. Потом я отправился к Горькому на обед, ел акулу (здесь их едят) и угрей и просидели до 12 ч. ночи.

Чудесная была рыбная ловля! Боюсь, что я утомляю тебя длинными письмами и поэтому кончаю, хоть мог бы еще и еще писать. Благодарю тебя, дорогая, за фотографии. Мне так приятно было увидеть тебя. Позволь задержать их несколько дней.

Самочувствие у меня сейчас поправилось, а было неважное. Люди утомляют меня письмами, приходится много времени терять на корреспонденцию. Будь здорова, не забывай меня, пиши чаще, хоть несколько слов. Не заботься о красоте писем, как это делаю я. Напиши, получила ли ты это письмо. Целую и обнимаю мою голубку крепко и сердечно.

Твой Муся.

М. К он ю (> м її с її к її Гі на пляжі О. Капрі

23.VI 910. Capri.

Два дня не имел я от тебя писем, Шурочка, но сегодня непременно получу.