Справа Василя Стуса. Збірка документів з архіву колишнього КДБ УРСР - Вахтанг Теймуразович Кіпіані

Стуса Василия Семеновича я знал с момента его прибытия на рудник им. Матросова, примерно с марта 1977 года и до моего отъезда с этого рудника в 1979 году. Стус прибыл в поселок отбывать ссылку. Работал он машинистом скрепера подземно-горного участка. Я его оформлял на работу как начальник ОК, а поэтому взаимоотношения с Стусом были только служебные, дружбы между нами, я имею в виду, личной, не было. Ссор не было также. Неприязни к Стусу я не питал тогда и не питаю и сейчас.

Надо сказать, что не без моего участия Стусу, после его прибытия на рудник, были созданы неплохие условия для жизни. Он получил хорошее место в общежитии, ему выдали хорошую спецодежду, денежный аванс, его обучили профессии машиниста, он прилично, по 400 рублей зарабатывал, к нему приезжала жена, которая жила иногда продолжительное время. Стусу и жене предоставляли или номер в гостинице, или комнату в общежитии, и несмотря на все это Стус отвечал тем, что систематически нарушал трудовую дисциплину: опаздывал на работу, были случаи невыхода на работу; не выполнял норму выработки, был груб с товарищами по своей бригаде.

Стус, на мой взгляд, в политическом отношении негативен ко всему советскому. Я бы сказал, что он даже резко антисоветски настроен. Это видно было и из его поведения и высказываний. Стус, были случаи, вывешивал в общежитии объявления о том, что он объявляет политическую голодовку. Я сам видел однажды такое объявление, которое висело на дверях его комнаты. Надо сказать, что никаких поводов для таких действий со стороны Стуса не было. Его разговоры о том, что за ним следят, ему не дают нужные ему книги, были необоснованными. Он пользовался всеми правами рабочего и гражданина СССР, но выходки его были такие, что он давал повод думать о нем как о человеке не советского характера и, как я сказал, антисоветчика. Мне известен случай, когда Стус демонстративно разорвал профсоюзный билет, считая, что ему необоснованно не выплачивают больничные; мне приходилось неоднократно разговаривать с Стусом, как начальнику ОК. Поводом для разговоров было неправильное поведение на работе, о чем я уже показывал. В ходе этих разговоров, которые я использовал для воспитания Стуса, он допускал такие высказывания: в СССР нет свободы слова, печати, передвижения; он очень не любил работников милиции, которые официально надзирали над ним как над ссыльным, с сарказмом называл их «полицейскими», в разговоре со мной Стус пытался провести равенство между гестапо и КГБ, говоря, что «вот в Киеве во время немецкой оккупации в таком-то здании было гестапо, а сейчас КГБ». Все это произносилось с иронией и сарказмом. В разговорах со мной Стус допускал и националистические высказывания, говоря, что «Украина должна быть для украинцев и только, а Татария для татар».

Стус также восхищался известным академиком Сахаровым. Он говорил, что Сахаров истинный борец за свободу, подчеркивая свое расположение к этому человеку, как-то послал в адрес Сахарова в Москву телеграмму, что он, Стус, объявляет политическую голодовку.

Как я уже показал выше, я разговаривал с Стусом и на политические темы и, видя, что он допускает, на мой взгляд, даже антисоветские суждения, пытался переубедить его, воздействовать на Стуса положительно, но мои слова не доходили до него и он продолжал делать все по-своему. Естественно, наши разговоры, можно сказать, носили характер споров. Мне известно, что Стус «за глаза» называл меня почему-то «полицейским». Я думаю, что ему не по душе было, что я пытался делать из него порядочного человека. Мои разговоры с Стусом обычно происходили в моем служебном помещении в присутствии наших работников, а когда я по долгу службы заходил в общежитие, в его комнате. Я имел такие встречи с Стусом в основном тогда, когда он только приехал в пос. Матросова, потом наши встречи и разговоры почти прекратились. Стус перестал здороваться со мной и, видимо, стал питать ко мне какую-то неприязнь, хотя поводов для этого не было и, повторяю, я хотел сделать для Стуса только хорошее. Допускал ли Стус в присутствии других высказывания, порочащие советский государственный строй, я не знаю.

Мне известно, что со Стусом имели многократные беседы руководство рудника: директор — Войтович В. С., секретарь парткома — Вичканов В. Т., председатель рудкома — Фисенко Е. П.; как мне известно, поводом для этих бесед было нарушение Стусом трудовой дисциплины. Наши товарищи, зная, кто такой Стус, пытались влиять на него положительно. Стус обсуждался на собрании рабочих рудника как нарушитель трудовой дисциплины, его обсуждали на группе профилактики по борьбе с пьянством. Поводом для этого было то, что Стус, будучи пьяным, нарушил общественный порядок в общежитии. И, наконец, он был подвергнут резкому осуждению среди рабочих на расширенном заседании рудкома. Поводом для этого послужила статья в местной газете «Ленинское знамя». Статья называлась «Кто такой Василий Стус». Не помню сейчас полностью содержание статьи, но в ней было сказано о негативных сторонах жизни Стуса, о его связях с заграницей, о его какой-то грязной писанине, о его плохой работе, нарушениях и вообще о его личности. Статья была и зла, и благожелательна. Стус сам лично потребовал созыва рудкома, где, выступив, пытался опорочить корреспондента, автора статьи, считая, что тот оклеветал его. Не помню подробности выступления Стуса, но и здесь он считал себя «борцом за правду», а когда простые рабочие в своих выступлениях стали резко критиковать Стуса, он с заседания рудкома ушел.

Считаю, что все принятые меры воздействия на Стуса положительного влияния на него не имели. Мне кажется, что он больше озлоблялся и продолжал вести себя так, как и раньше.

Время с момента выезда из поселка Матросова прошло довольно много, видимо, я кое-что уже забыл, а поэтому мог упустить сейчас известное о Стусе.

Протокол допроса мною прочитан, с моих слов записано правильно, замечаний не имею.

(подпись)

Допросил:

майор Каримов

м. Київ

29 серпня 1980 р.

Допит почато о 11 год. 50 хв.

Закінчено о 12 год. 35 хв.

Старший