Тарас Шевченко та його доба. Том 2 - Рем Георгійович Симоненко
Вот все те обстоятельства, в силу которых родился гениальный певец свободы. Вот те соки подземные, которые, напоив корень деревца, дали ему возможность вырасти в ветвистое дерево, родное всем, большое. Имя певца гениального – Тарас Шевченко, а дерево ветвистое – «Кобзарь» его.
Судьбы книг, как я уже сказал вначале, не одинаковы. И это мы ясно видим сегодня на блестящем примере необыкновенного распространения «Кобзаря», который в одно мгновение после выхода в свет за свою силу действенную буквально был расхватан, миллионами рук прижат к сердцу. «Кобзарь» пошёл и дальше, в массы народные, чтобы жить среди людей. И вот, много раз переизданный пришёл он сегодня и к нам. И с нами действует он сегодня против наших врагов – не хуже, чем настоящее острейшее оружие.
Гнев Тараса Шевченко зародился ещё тогда, в кровавое царствование Николая І, когда поэт, будучи сам крепостным, на себе испытал все пытки и страдания своих закрепощённых братьев-крестьян. Гнев этот огнём высекался – и в известной беседе с грузинским поэтом, тогда ещё молодым Акакием Церетели, и в подписании протеста против антисемитского выступления журнала «Иллюстрация». Гнев этот ещё ярче разгорался и мужественнее становился в ссылке – в Оренбурге, среди угнетённых царским правительством башкиров и казахов, в Кос-Арале среди казахов и киргизов. «Караюсь, мучусь, но не каюсь», – вот что ответил Шевченко на хитрый вопрос тирана: а не прочь ли он покаяться? И Шевченко, куда бы его не забросила судьба, всегда был верен своему девизу: не каяться, не сгибаться перед царями; всегда прислушивался он к языку угнетённых народов, изучал их поэзию, фольклор и поднимал людей на протест, на противодействие.
Есть свидетельства, что в списках распространился «Кобзарь» на Кавказе. В списках доходил он и до тюремных камер заключённых при царизме революционеров. По словам агента полиции Антонелли, Буташевич-Петрашевский в 1849 г. заявлял: «Произведения Шевченко разошлись в том краю (на Украине. – П. Т.) в большом количестве и были причиною большого волнения умов». В русской литературе силу «Кобзаря» испытал на себе не один писатель. Например, Алексей Кольцов под его влиянием даже написал несколько стихотворений на украинском языке.
Влияние «Кобзаря» заметно также и на творчестве Некрасова, Сурикова, Дрожжина, Максима Горького. Что же касается украинских писателей, то здесь просто трудно сказать, кто из них не встрепенулся от глубочайшей правдивости «Кобзаря». Панас Мирный в стихотворении своём, опубликованном 28 января 1948 г. в газете «Комуніст», говорит о той помощи, которую он получил от шевченковской музы:
А як хлопець піднявсь на ноги,
І знялась в голові його думка:
Що робити йому одинокому в світі,
Де себе подіти?
Ти знову на поміч прийшла,
З «Кобзарем» прилетіла до мене …
«Читай і учись!» ти сказала …
Степан Васильченко в своих автобиографических записках рассказывает, как он в Бахмутской тюрьме учил грамоте осетина Алексея Хостнаева, который через некоторое время уже и сам мог читать «Кобзаря» Шевченко.
А какое большое место занимал «Кобзарь» в биографиях Ивана Франко, Павла Грабовского, Архипа Тесленко и многих современных советских писателей! А мог ли быть без «Кобзаря» украинским Бояном Микола Лысенко? Могли ли быть такими известными художниками де Бальмен, Башилов, Сластион, если бы они не дали к «Кобзарю» своих иллюстраций? И, наконец, мог ли быть Номис подлинным филологом, если бы он не воспользовался силою нашего украинского гения? «Из незабываемого «Кобзаря», – пишет Номис в предисловии к своим «Приказкам» (1864), – я повыбирал не только подлинные поговорки, у народа им взятые, а и стихи, которые наш грамотный люд, а некоторые даже и народ, уже употребляют вместо поговорок».
То есть песни «Кобзаря», взятые Шевченко у народа, опять к народу и возвратились. И это нам, писателям, как и всем творцам вообще, должно служить примером великим, лучшим путевым указателем: писать так, творить так, чтобы думы твои сливались с народными.
Большой след оставил Шевченко и в других странах мира. Выдающиеся западноевропейские критики и поэты высоко ценили творчество Шевченко – да и понятно почему.
После смерти Генриха Гейне, ненавидевшего псевдопатриотизм «тевтономанов», после смерти Беранже, на фоне безнадёжного нытья поэтов-плакальщиков, проповедовавших отвращение к борьбе, гневное слово Тараса особенно созвучно было простому люду, беднякам. За эту созвучность народ горячо любил песни Тараса Шевченко и считал их своими, родными. В Болгарии, например, произведения Тараса Шевченко, переведенные на болгарский язык, настолько глубоко проникли в народ, настолько там в народных массах тысячу раз перешлифовывались, изменялись, что их впоследствии болгарские учёные записывали уже из уст народа не как песни украинского гения, а как свой болгарский фольклор.
В 1878 г. в Париже состоялся конгресс писателей, проводимый Виктором Гюго. В повестку конгресса был включён доклад «Литература Украины, находящаяся под запретом в царской России». Этот доклад, напечатанный в том же году отдельной книжкой (Женева), читал Карл Маркс. Читал он его с большим вниманием, делал в нём свои подчёркивания и пометки. А в докладе этом