Том 8 - Леся Українка
Другой, тоже стоящей выше обычпого уровня соста-вителей «пьес для народа», австрийский драматург Бар (Bahr) * еще менее художник, чем Анценгрубер, ото пуб-лицист, придающий своим передовым статьям драмати-ческую форму. Его пьесы иногда имеют шумный успех, но редко держатся долго на сцене по той же причине, по какой передовые статьи редко перечитываются во второй раз даже теми, кому они нравились в первом чтении.
К такому типу пьес-передовиц значительно подходит и драма Октава Мирбо * «Дурные пастыри», о которой речь впереди, так как ее нельзя зачислить вполне к «на-родным пьесам».
Подготовительной стадией к чисто общественной драме можно считать так называемую обличительную коме-дию и драму, ведущую своє начало от древней сатиры. Обличительная пьеса царила, под влиянием Дюма, в середине XIX столетия на всех сценах Европы, и царство ее еще далеко не прошло, хотя она уже отошла значительно в тень перед истинной общественной драмой, яв-ляющейся, в некотором смысле, синтезом материалов, до-ставленных аналитической обличительной пьесой. Обличительная пьеса тем отличается от общественной, в но-вом смысле слова, что имеет в виду узко практическую (хотя и несбыточную) цель: исправление нравов дан-ной среды (класса, группы, учреждения) в рамках су-ществующего строя, при помощи только морализирую-щей проповеди или легкого изменения деталей общественной машины,— она обвиняет личности и охраняет или, по крайней мере, щадит учреждения. Тогда как новая общественная драма имеет в виду именно критику самих учреждений, она етремится понять и выяснить причини общественных антагонизмов во всей ширине и глубине.
Переходной стадией от старой обличительной драмы к новейшей общественной представляется нам сканди-навская драма в лице Ибсена, Бьернстьерна и их после-дователей. Все драмы Ибсена проникнуты обличениями, каждая из них написана на какой-нибудь нравственно-философский тезис, и только громадный художественный талант «северного богатыря» не допустил его превратить свои драмы просто в диалогические проповеди. Ибсен не стольно излагает, исследует причини или решает ди-леммы, сколько обличает, и драмы его часто напоми-нагот суд, в котором процедура ведется только для фор-мы, так как всем заранее известен приговор. Несмотря на новаторство во внешних приемах и в идеях, драмы Ибсена все-таки принадлежат к старому типу: личная драма преобладает над общественной, и герой слишком доминируют над толпой, которая служит им как бы пьедесталом (даже в таких драмах, как «Бранд» и «Враг народа»).
Бьернстіуеря уже гораздо ближе Ибсена подошел к но-вейшей общественной драме, если его «Столпы обще-ства» можно еще отнести к категории обличительных пьес, то вторая часть его «Выше сил» всецело относится к разряду новейших общественных драм, но так как эта драма написана не так давно, гораздо позже «Ткачей» Гауптмана, то мы будем рассматривать ее в ряду новых произведений зтого рода, считая Бьернстьерна как автора драмы «Выше сил» не основателем, а продолжате-лем направлення, указанного впервые Гауптманом.
В то время как роман и повесть 70-х и 80-х годов шли рука об руку с научной психологией и социологией, заявляя претєнзии на чисто научную точность в данных и логичность в вьіводах, драма оставалась при старьтх рутинных приемах условности и всепокоряюгцей себе интриги, продолжая быть, по выражению Сент-Бева *, «преувеличением кстати» (une exageration a propos).
Когда выработанная в науке теория эволюции проникла в изящную литературу, то роман и повесть, в ко-торых царили тогда натуралисты, превратились как бы в ряд докумснтов, иллюстрирующих теорию борьбы за существоваиие в ее биологическом и особенно социоло-гическом смысле.
Манера, выработанная этой «экспериментальной» бел-летристикой, совсем не годилась для драмы, так как она требовала непременно большого нагромождения ма-териала и кропотливой выработки деталей, особенно таких, которые совершенно непередаваемы на сцене. Поэ-тому большинство драматургов остались в стороне от нового течения при старых традициях романтической тех-нккіі. Драматическая же литература натуралистов почти сплошь была не оригинальиа, а состояла из переделок романов, которые не имели особенного успеха,— если не считать «успеха скандала» некоторых из них,—- и теперь уже почти забыты. Такие вещи, как «Жерминаль», «Западня» * и пр., производящие большое впечатление в романс, па сцене его не производили.
Из всех «человечєских документов» натуральной шко-лы оказалось также иевозможным создать драму, как певозможно было бы путем вырезки и наклейки составить из фотографических снимков картину. Истинный драматург может пользоваться отими документами только так, как истиниый художник фотографиями,— он может справляться с ними, чтобы помочь своей памяти, но не подчи-няться им.
Первым таким независимым художником в обществен-ной драме явился Гауптман. Свободный от буржуазних тенденций, которые все-таки лежали в основе всех обли-чений натуралистических, Гауптман вступил на путь об-щественной драмы с новыми идеями, стремлениями и приемами.
В его «Ткачах» мы видим тщательную отделку деталей,— взятых, впрочем, не из коллекций натуралистов, а из собственных, личных и семейных воспоминаний автора,— техника этой отделки не уступает технике натуралистов, но его человеческие фигуры не сливаются с этими деталями и не представляют из себя однообраз-ной массы: каждая из них вполне индивидуальна и, не-смотря на их многочисленность, их невозможно смешать между собой. В то время как в «Жерминале», романе совершенно сходном по теме с «Ткачами», все женщины под конец превращаются в фурий, а все мужчины дей-ствутот как стадо, ткачи и ткачихи Гауптмана сохраняют до конца особенности своих характеров и ни разу не удив-ляют нас каким-нибудь неожиданным поступком. Уже в самой первой сцене расчета ткачей толпа, вначале ка-жущаяся однообразной, выдвигает из себя яркую и ори-гинальную личность «рыжего Беккера», которому только недостаток культурного развития мешает сделаться орга-низатором, и личность эта не является светлой волной, неизвестно откуда идущей: понятно, почему этот человек так бравирует своего патрона в то время, как все то-варищи лринуждены покорно склонять свой голови,— «рыжий Беккер» одинок, не связан семьей, искусный ткач, уверенный в том, что им, как мастером, будет дорожить всякий хозяин; кроме того, он
