Том 8 - Леся Українка

«И так как оно абсолютно, то оно не может быть заключено ни в какие рамки, не может быть слугой никакой идеи,— оно вдасть, оно источник, из которого вышла вся жизнь».

Искусство, сколько-нибудь служащее общественности или морали, не єсть искусство,— это biblia pauperum заменяющая учебники недомысленным и необразованным людям.

Особенно низко стоит «искусство демократическое, искусство для народа», так как оно служит плебейскому стремлению сделать доступним то, что по самой природе вещей мало доступно.

«Народу не искусство нужно, а хлеб; когда у народа будет хлеб, то он сам себе найдет дорогу».

Жрец этой новой религии искусства, артист, точно так же не имеет никаких обязанностей и целей, он сам себе довлеет, ipse philosophus, daemon, deus et omnia 32,— он стоит выше жизни, всегда чист и свят, не знает ни прав, ни ограничений и ничего не признает, кроме силы, в чем бы она ни проявлялась (почему, собственно, он должен признавать силу? — это ведь несколько мешает абсолютной свободе!). ji Итак, искусство и артист свободиы абсолютно.

Можно бы, пожалуй, заключить из этого, что новая теория признает, кроме принципа силы, еще и принцип свободы, но, увы! мы видим нечто прямо противопо-ложное.

Что может изображать неограниченно свободный артист в своих твореннях? Казалось бы, ответ ясен: ївсе. Какими приемами может он пользоваться? Казалось бьг, какими угодно: ведь он абсолютно свободен!

А между тем он не имеет права изображать толпу ^ обращаться к ней — это дело агитатора; не имеет права входить в художественное общение с каким-нибудь определенным человеческим обществом — это дело ученого; не имеет права обращать внимание ни на политику, ни на всякие «внешние перемены» в жизни народа, а может только основываться на «неизменном и вечном» расовом отличии одного народа от другого (должно быть, знать о том, что раса тоже не вечна и не неизмен-на — тоже дело ученого); не имеет права создавать идеалов, должен только исследовать душу, быть натура-листом-метафизиком (это выражение не принадлежит Пшибышевскому, но да позволено будет употребить его здесь), изображать только «обнаженную душу» в ее об-наженнейших состояниях; не имеет права изображать в е щ е й, а только чувства, из них только бессозна-тельные, так как только в них проявляет себя «абсолют», отыскивание таких чувств позволяется даже називать стремлением к идеалу; ^особенно строго воспрещает-ся свободному артисту иметь что бы то ни было общее с «реализмом»^ к которому относится «все до сих пор существовавшее искусство» (за очень немногими гени-альными исключениями), потому что этот реализм єсть «бездорожье души».

-ІГаким образом «абсолютно свободный артист» является чем-то вроде лишенного всех прав состояния.j Судя по тем положительным примерам, на которые указывает Пшибышевский в своих критических очерках, бедному свободному артисту даже выбор тем предоставляется очень неболыной: любовь, смерть... и, кажется, это все. Вокруг втих двух тем позволяется группировать «чувства, мысли, впечатления, сны, видения», лишь бы только изображать все это «непосредственно, как оно дроявляется в душе, без логической связи, со всеми вне-запными прыжками и сцеплениями», бояться же упреков в «смешном идиотизме» нечего, так как, во-первых, сво-бодному артисту вообще нельзя заботиться о славе или успехе — это позорное плебейство, а во-вторых, «под тем, что жалкому мещанскому мозгу представляется смешным идиотизмом, скрывается всегда глубина».

После изложения этих взглядов — Vogue la galere 1 — Пшибышевский пускается в открытое море противоре-чий собственной теории, которые перечислять было бы слишком долго и В'которых упрекать совсем нечего, так как, во-первых, метафизический натурализм в принципе признает всякую нелогичность, а во-вторых, в этих про-тиворечиях все его спасенне. Цепляясь за эти противо-речия как за спасательный круг, носится поэт-метафи-зик по морю своих критических импровизаций и лириче-ских построений. Благодаря этому кругу оказываются благополучно возвращенными в лоно церкви истинного искусства национальные гении Мицкевич, Словацкий, Шопен, которым прощены (по крайней мере не поставле-ны в строку) и «Пан Тадеуш», и «Семья зачумленных», и навеянные «внешними переменами» полонезы, и многие другие грехи реализма. Можно надеяться, что не все еще погибло даже для бедных, лишенных прав состояния, им все-таки позволены сны и видения, а ведь «нет ничего прекраснее грез о минувшем великолепии, покрытом вековой паутиной, об изъеденных ржавчиной королев-ских коронах, о земном блеске заплесневших воспомина-ний»33,— возможно, что эти грезы приведут польских натуралистов-метафизиков к тому же, к чему привели приверженцев «органического труда» всех оттенков, идеа-листов, реалистов, иародников, а именно к воссозданию одной из частей вечности — народа, говоря стилем Пши-бышевского. И тогда «свободный артист», протестовав-ший против всех традиций, подобно автору поэмы «Над

морем» скажет: «Я вдруг все понял. Я все знаю. Я не был богом, я не был властелином, я никогда не покидал того берега, на котором стоит моя избушка...»

Против этого метафизического натурализма, или де-кадентизма, или модернизма, которого передовым бой-цом является Ппіибышевский, началась уже реакцияЛ В театре «обнаженные души» выставляются в виде «Каррикатур»,— такое заглавие дал своей комедии мо-лодой драматург Киселевский *, культивирующий на польской сцене стиль французской натуралистической комедии, так называемой comedie rosse (от слова rosse — кляча). Киселевский — начинающий драматург, это всего вторая его пьеса; по первой — под заглавием «В сетях» — можно было думать, что он относится с симпатией к модернизму и его представителям, іно в «Каррикату-рах» он выставляет их согласно названию этой комедии.1 Эти «обнаженные души» являются там людьми, у кото-рых пі foi, пі Іоі а к тому же им совершенно недостает даже «силы», которой требует их доктрина. Герой комедии портит жизнь двух девушек, швеи и барышни, и свою собственную, совершает вместе со своими товарищами всякие гадости, но все это так бессильно, безвольно, трусливо, что даже речи не может быть ни о какой силе. Силу — по крайней мере, силу в любви и «собачьей» привязанности — проявляет только бедная швейка, един-ственный симпатичный тип в комедии. Автор, по-видимо-му, считает своих героев-модернистов каррикатурами на их же собственную доктрину.

Точно так же относится к модернистам (толка «обна-женной души») и Немоевский * в своем романе «Письма безумного человека» («Listy cztowieka szalonego»), на-писанном с явно полемической целью. Немоевский высту-пает и против теории, и против практики артистов новой школы. В романе представлены признающие девиз «искусство для искусства» со всеми его комментариямп а 1а Пшибышевский. В громадном большинстве они, по мнению автора, лишены таланта, а даже немногие та-лантливые лишены силы и всякой инициативы и ждут себе спасения из Парижа или от