Гумор та сатира - Ян Ілліч Таксюр

Тала несколько раз тяжело вдохнула воздух и подумала ещё: «И Витенька никогда не придёт. Никогда».

Потом она взяла белый тюбик, посмотрела на него и подумала, что сейчас может всё закончиться. Все унижения, вся боль. Эта ужасная боль в сердце. И она увидит своего сыночка. Не когда-нибудь потом, а сейчас. Стоит только… Хотя мелькнуло сомнение: «А вдруг, она сыночка не увидит?» Но Тала погасила эту мысль, высыпала горсть белых таблеток от бессонницы в ладонь и стала заталкивать их в рот.

Таблетки были шершавыми, кислыми и во рту не помещались. Тала попыталась глотнуть их, запивая водой из крана. Но одна таблетка сразу же застряла в горле. Дышать стало нечем. Тала сильно закашлялась, закряхтела и задрожала.

И тут ей почему-то вспомнилась Анка. Амалия Руденко, заслуженная артистка Украины. Вспомнилось, как она сидела, словно курица, в своих безобразных шортах на худых старческих мослах. Голодная, никем не накормленная, полусумасшедшая. Потом Тала вспомнила Борю Луцкого с его придуманными круизами и капельками пота на лысине. И своего Витеньку Мазура. Вспомнила, как однажды после презентации его побили охранники за то, что он перепутал фамилию хозяина-юбиляра. И Витенька, утирая слёзы со своего широкого красного лица, грозился прокурором.

И ещё разные забытые лица замелькали перед Талой. Смешные, нелепые, никем несогретые. И жалость, огромная волна жалости стала подниматься откуда-то из сердца, дошла до глаз и выплеснулась слезами на бледные Талочкины щёки.

Тала посмотрела на таблетки, валявшиеся в раковине, собрала их и выбросила в мусорную корзину. Потом она умылась, прибрала волосы и почти спокойно посмотрела в зеркало на свое усталое лицо.

— А, может, и такая красота чего-нибудь спасёт, — сказала она, криво улыбнувшись.

Потом она вышла из комнаты. Из зрительного зала доносилась громкая музыка. Там пели и визжали. Тала пошла к служебному входу. Но навстречу ей выбежал Вася. Тот самый монтёр сцены, который должен был переодевать примадонну.

Представив, как огромный Вася своими рабочими загорелыми руками переодевает Оксану Петровну, Тала засмеялась.

— Наталья Михайловна, вас там все ищут! — умилённо закричал Вася, прижимая к груди свои загорелые кулаки с чёрными ногтями.

— Иду, мой дорогой, — сказала Тала. И тут же припомнила забавный случай, как они вот с этим самым Васей искали для его жены одно дорогое лекарство. А денег в аптеке у них не хватило. И она, Тала, чуть не подралась с заведующей, потому что та не поверила, что Вася — заслуженный деятель искусств.

Тала грустно улыбнулась своими чёрными красивыми глазами со слегка опущенными вниз уголками и так, с улыбкой, вошла в зрительный зал.

Там всё было в разгаре. Участники фуршета стояли и подпевали популярному в прошлом любимцу дамской публики, а ныне уже совсем немолодому, с крашеной шевелюрой и усами, но всё ещё резвому Паше Прикордонному. Паша заметил Талу со сцены, где он расхаживал с микрофоном, и помахал ей рукой. И многие подружки, актрисы, костюмерши, осветители, тоже стали махать Тале руками и чмокать воздух, глядя на неё.

Тала раскланивалась в разные стороны. А Паша, тем временем, выводил знаменитый киевский шлягер шестидесятых. Музыкальный ритм подхватил Талочку и она, вздохнув, запела вместе со всеми хором: «Як тебе не любити, Києве, мій»…

Тракторист Іван —

Німфоман.

Бригадир Тарас —

Педераст.

Зоотехнік Кирило

Зробивсь зоофилом.

Яка ж, пробачте, в сраці, ми

Тепер здорова нація?

Мисливець Вася Голіков

Зустрів у лісі гномика.

— Ти хто? — питає.

— Гномик я.

А Вася думав, «гомік я».

Пальнув, і ніжки до гори…

Та цур вам, кляті підори!

Стрибали з кумом так завзято,

бо хто не скаче — той москаль.

Нехай злякається нас вата.

Злітає із кастрюль емаль…

Зустрілися якось

Олігарх Петренко

І Штука баксів.

І одразу покохали

Одне одного!

— Ти любиш мене? —

Питала Штука баксів,

Дрімаючи на грудях Олігарха,

І відчуваючи тепло

Його гаманця.

— Люблю, — відповідав Олігарх.

— Пам’ятай, — шепотіла Штука,

— Ти у мене перший!

А я у тебе?

— І ти у мене перша! —

Цинічно збрехав Петренко,

Так, як він брехав

Тисячам таких самих

Зелених Штук.

І в ту ж мить

Розміняв нещасну

У найближчому

„Обміні валюти”…

Жив на світі політолог,

Політолог молодий.

В нього був приємний голос,

Гарно вдягнутий завжди.

Де у нас які загрози,

Де підйом, а де застой,

Він робів щодня прогнози.

Аналитик був ще той.

І тому тримавсь зухвало —

Горда, впевнена хода.

Та прогнози не збувались.

Отака була біда.

І журився, хоч таємно,

Молодий отой