Українське письменство - Микола Зеров
Загалом беручи, видання можна привітати. Дуже приємно було б, коли б за прикладом галичан пішли і наші видавництва. У нас такі «метелики» могли б відіграти помітну ролю — хоча б у справі боротьби з офіціальними поняттями про «отечественную» історію, що прищеплює нам російська школа.
1913
«Исторія презільной брані» Григория Грабянки{34}(Фраґменти)
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Несмотря на все замечания и оговорки, термин «казацкие летописи» все еще продолжает держаться в науке, хотя и не может быть признан определенным и удобным. Первое его неудобство, как мы видим, состоит в том, что словом летопись в данном случае называются сочинения, очень по изложению далекие от этого рода трудов и в некоторых случаях не сохранившие даже такой характеристической черты, как летописная форма погодного расположения материала. Второе неудобство проистекает из неясного самого понятия казацкий. Слово, употреблявшееся Величком в смысле национального имени, у украинских историографов XIX в. утратило это значение и стало обозначать исключительно классовую принадлежность, а в соответствии с этим и термин «казацкие летописи» утратил тот смысл, который придавал ему Величко, — стал неясным и расплывчатым.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Проф. В. Б. Антонович в курсе источников истории Ю.-З. Руси пишет: «С конца XVI столетия в Юго-Западной Руси возникает новый оригинальный цикл летописания, совершенно самостоятельного, которое тянется два столетия и называется казацкими летописями. Сюжетом (проф. Антонович определяет понятие казацкой летописи т. ск. тематически) казацких летописей служат казацкие войны, гл. обр. Богдан Хмельницкий и его преемники. Сюда же относятся и летописи, которые удобно назвать «областными», летописи, в которых исключительно излагаются события какой-либо одной области». И далее проф. Антонович перечисляет все историограф[ические] памятники, входящ[ие] в обе намеченные им группы — он называет летописи Львовскую, Густынского монастыря (изд. Бодянским 1848 г.), Самовидца, Величка, Грабянки, Черниговскую, Баркулабовскую и Хмельницкую и некоторые другие (Ист. Юг. Ист., 28—29).
Вглядываясь в этот список, мы легко можем заметить, что он соединяет памятники не вполне однородные, трактующие различные эпохи и освещающие их далеко не одинаково. Далеко не все они могут быть названы казацкими в том смысле, какой этому термину принадлежит по нашему мнению, т. е. далеко не все они писаны представителями казацких слоев и далеко не все отражают настроения казачества. Гораздо правильнее было бы объединить их общим названием — малороссийских летописей (или, еще лучше, малороссийских исторических трудов), как это и делает проф. Иконников. Характерной чертой этого цикла исторических трудов является южно-русский язык, более или менее проникнутый польским элементом, преимущественный интерес авторов к казацким движениям, наконец, попытки научных обобщений, навеянные отчасти знакомством с трудами польских историков того времени — Стрыйковского, Кромера, Бельского, Коховского и других, отчасти влиянием южно-русской школы. Разумеется, указанные нами характерные черты не во всех трудах сказываются в одинаковой степени. Не говоря о простодушном авторе Хмельницкой летописи, целая пропасть отделяет не блистающего особенной ученостью Самовидца от ученейшего и любящего порисоваться эрудицией и красноречием Величка, почти народный язык Черниг[овской] летописи от запутанной, изысканно-книжной, обильно уснащенной славянизмами речи Грабянки. Различен также и самый тип изложения. В то время, как ранние представители малороссийского летописания[45] близки в сущности древнерусской летописной манере, более поздние обнаруживают такие стремления и ставят перед собой такие задачи, которые приближают их писания к современным историческим трудам. Летопись Самовидца принадлежит к трудам первого рода, летописи Величка и Грабянки — ко второму.
Летопись Грабянки не есть летопись в обычном значении этого слова: подобно летописи Густынского монастыря и [с] современными событиями не является она записями о слышанном и виденном, подобно летописи Самовидца (особенно в ее части с 1670 г.[46]), ни подобно летописи Величка — воспоминаниями из дальних лет, — она представляет из себя добросовестную сводку известного ранее материала, исторический труд, основанный на показаниях источников, иногда критически проверяемых. Сам Грабянка едва ли не повсюду показывает свой труд историей и в предисловии к нему перечисляет источники, какими ему приходилось пользоваться, разделяя их на группы. Он говорит: «…Толь знаменитая их дійствія (казацких вождей. — [М. З.]) […] да не прійдут в крайнєє забвеніє, умыслих исторію сію в память посліднему роду написати, собирая ово от діаріуша наших воинов, в обозі писанного и от духовных и мирских літописцов, єлика в них возмогох обрісти достовірніє
