Українське письменство - Микола Зеров

У меня есть еще несколько — на разные темы — есть книжные, есть «лирические», есть «простые» (терминология старого «Сатирикона»). Вообще сонетное производство не прекращается, несмотря на работу над «Энеидой» Вергилия и редакторство чужих переводов. В последнее время в связи с юбилеем перевел 6 песен Беранже (две для души, а четыре для печати).

Если интересно, могу прислать — вот только бы знать, какие сонеты Вам присланы последними.

От Александра Ивановича недавно получил письмо о хрестоматийных делах с предложением перевести несколько вещей из Эредиа.

Что значат Ваши сборы на север? Ведь в Харькове у Вас (Шамрай рассказывал) были лекции — и возможность работать не отнята.

Простите, что письмо имеет небрежный вид. С утра дрожит рука и стол очень неудобен (дача!).

                                                               Ваш Мик. Зеров

23. VIII. 1932, станция Буча, Юго-Западной железной дороги, Некрасовская, 28, д. Керстенс. Лучше, конечно, писать в Киев.

Дорогая Зинаида Сергеевна,

Возможно, что Александр Федорович и сочинил. В Киеве он был все время в растрепанных чувствах. Ждал денег, страдал от провинциальной атмосферы и от жары (по крайней мере, ходил все время с расстегнутым воротом), и многое могло ему представляться не в настоящем виде. Конечно, 90 часов мало, и то, что Вы рассказываете о своих рецензиях, очень печально. Но разве нет надежды на новый курс в литературоведческих делах? В Киеве как будто запахло чем-то новым, и я, например, получил приглашение работать в Шевченковском институте, в том самом, куда меня столько лет не пускали и где считалось хорошим тоном склонять меня и спрягать на все лады. Может быть, харьковский отбой коснется и Вас, и Ваши перспективы начнут скоро проясняться?

Лето Вы провели, во всяком случае, великолепно. После Клухара Вам остается только поехать с какой-нибудь полярной экспедицией на Шпицберген или на Новую Землю. Мое лето было гораздо однообразней. Буча под Киевом, река Бучанка с купаньем за две версты от дома, а вместо гор песчаные дюны, от которых пахло по вечерам горькой лозой. Зато я переводил Беранже (ужасно рассудочные стихи на общественные темы) и Горация, собирал грибы (белые, рыжики, грузди, маслюки) — и успокаивал нервы прогулками по лесу. С Одессой мне не повезло: в кардиологическом институте киевской секции дали всего одно место. Правда, на даче сердца я не чувствовал. Но вот приехал в Киев и вижу, что Одесса была бы мне очень кстати. Болит левая рука, и внутри — мировая скорбь.

Сонетов новых не писал. Собственно говоря, написал один — и сам же немедленно его забраковал. Очевидно, безнаказанно их писать нельзя. Всегда будет некоторая порция калечных и увечных. Впрочем, если «Легенда одной усадьбы» у Вас есть, то все написанное за прошлый год Вам известно. После «Легенды» в марте и апреле я написал: «Щасливий, хто не знає пізніх літ», «Домбі і син» и «Дванадцять днів, дванадцять синіх чаш» (не этот ли сонет был назван у Вас в списке «Спогадом»?). Есть ли эти стихи у Вас? Если нет, будут отправлены немедленно.

В заключение несколько слов о моей поездке в Харьков. Поехать мне хочется — очень. Но зависит это, увы, не от меня. Если «Рух» (издательство) согласится взять от ЛіМ’а и издать моих римлян и вышлет мне деньги, — я буду непременно. Приеду говорить в издательствах и при сей верной оказии посещать друзей и знакомых и «обновлять существованье». Но если «Рух» не согласится, все отодвинется по крайней мере на полгода. А в Харькове побывать мне пора — прошлогодний приезд почти не в счет.

С тем пока до свидания. В приложении посылаю Вам один свежий перевод с латинского.

30. IX. 1932                                                   Ваш М. Зеров

Дорогой Александр Иванович,

Очень мне не нравится, что мои письма пропадают. В открытке, правда, ничего не было, кроме рекомендации двух УИЛОвских поэтов — Зисмана и Балаха, студентов 4-го курса, переводчиков, недурно владеющих стихом и неоднократно печатавшихся. (У Зисмана есть даже книжка). Писал я о них одобрительно, как о возможных участниках хрестоматии по части английских авторов XIX века. Сравнительно с Гозенпудом они и слабее, и сильнее (слабее в смысле историко-литературной направленности, сильнее в технике стиха и в украинской лексике).

Очень жаль, что «Молот Тора»{234} до Вас не дошел. Получив Ваше письмо о том, что «Эдды» Вы не берете вообще, я подумал было, что авось Вам жаль будет