Українське письменство - Микола Зеров

это улицы, выводящие просто в воздух. Почти отовсюду Вы видите то куски поля, то лес, то гору в садах и светлых зданиях с красными крышами. Много балконов, не похожих на те каменные пояса, что в новых харьковских постройках, — железных, легких, заставленных цветами.

Худшее, что есть в городе, — это опущенность какая-то и отвратительное освещение (особенно в последние два-три года).

Вода чудесная, и более вкусным чай казался мне только в Чернигове и Переяславе, где вода, несмотря на ржавеющие трубы, почти сказочная.

Дачи вокруг города подвергаются систематической порче. В Мотовиловке, в Звонковой, в Дарнице безжалостно рубят лес. Над Днепром (Китаев, Злодиевка) есть малярия. Вероятно, это имеет какое-то отношение к объявлению города курортом.

Ваше намерение приехать на лето под Киев заслуживает дальнейшего развития — добивайтесь через секцию научных работников, чтобы вам дали мест 10—15 в Преображенском, это верстах в 7 от города, в липово-дубовом лесу, бывший Лаврский скит, митрополичья дача. Виды на город удивительны (почти как с Лаврской колокольни), — облесенные холмы поднимаются как четыре волны, а внизу — Китаев, белые стены, барочный собор и золотые купола; а затем — Днепр… Я писал весной Людмиле Антоновне, но она наткнулась, кажется, на отсутствие мест, — хотя в прошлом году были одесситы, в этом году есть несколько ленинградцев. Очевидно, можно добиться мест и харьковцам.

Самый дом отдыха довольно благоустроен (немножко затягиваются только обеды) — две площадки для тенниса, автобус до городского трамвая. Для киевлян дом не особенно мил, потому что на 90 % наполняется своими, — т. е. в дом отдыха переносятся киевские городские отношения, знакомства, предпочтения, разговоры. Но для Вас это, конечно, не имеет значения.

Ну вот, как видите, и я расписался: бес местного патриотизма подточил и мое стремление к объективности. Не судите меня слишком и приезжайте проверить рассказываемое Вам.

О Лебеде Вы ошибаетесь. Он совсем не мой ученик. Мои ученики — поменьше чином: они покуда только мечтают об аспирантуре. К тому же он литературный документалист, а для меня много значит эстетически воспринимаемый текст (формалистическая черточка). А затем — я не играю в крокет и в «Буюрнусе» всегда предпочитал дамское общество.

Виктор Платонович 1 августа уехал в Одессу. До 1 августа жил в Клавдиеве рядом с моими и дружил с Котуськой и Софьей Федоровной. Кричит он по-прежнему.

С тем до свидания. Будьте веселы и благополучны. Я очень горд, что доставил Вам 3½ страницы лектуры.

                                                                  Ваш М. Зеров

5

[Вересень 1928 р.]

Глубокоуважаемая Зинаида Сергеевна!

Только вчера вечером возвратился со своими с дачи и застал Ваше письмо на столе. Спасибо за память. Оттисков «Сонячной машины» мне не дали — это не в обычае «Життя й революції». О новинках же украинских не сообщаю потому, что их в сущности нет. Должны быть, но бумажный кризис все более отдаляет их появление. Когда кончится он, загадывать трудно. У нас в Киеве, по крайней мере, на сентябрь месяц пришелся новый, довольно большой перебой. В дополнение к открытке посылаю еще несколько слов на литературные темы. На открытке изображены: Александровский спуск (на Подол) и Владимирская горка с памятником. Вдали — Днепр.

6

Киев, 19. IX. 28

Глубокоуважаемая Зинаида Сергеевна!

Пишу в дополнение к открытке и отправляю в том же конверте. Свои прегрешения перед Вами постараюсь искупить непременно, как только выйдет мой, издаваемый «Культурой», сборник историко-литературных статей, к которым я пристегнул и «Машину».

С Александром Ивановичем я виделся{227} в Киеве несколько раз, да все не по-настоящему, т. к. у нас делался в квартире ремонт, белились потолки, обрывались и переклеивались обои, и жили в Киеве то я, то жена по очереди. Первый раз Александр Иванович зашел утром, попал на чай, который мы пили целой компанией, т. к. скоро после Александра Ивановича зашел Филипович и Боря Ларин (как всегда умный, тонкий, милый). Александр Иванович был очень усталый и, по-моему, нервничал. Встречались мы затем в городе, и еще заходил я к нему, когда он жил у Якубского и писал свою очень хорошую статью о «Кассандре» Леси Украинки. Читал он мне «Образы Италии» из «Десятираклона». Новелла прекрасная, выдержана в стиле мещано-профессорских речей перед защитами диссертаций, — но лучшее в ней — это тонко наблюденные, мелкие и характерные черточки режимов — гетманского, первобольшевистского и добровольческого. Первое впечатление — неяркое, но это потому, что нет фейерверочных мест на слабом фоне, как это бывает хотя бы у Хвильового, — в рассказах всегда ровная густота письма. Это я почувствовал на другой день, проснувшись дома и вспоминая прослушанное вечером.

То, что Вы пишете о толстовских пиршествах, ощущаю и я. Помните Вы у