Українське письменство - Микола Зеров

Единственное мое утешение — читаю и покупаю книги. Вознаграждаю себя за зиму, подготовляю себя к новой зиме. Читаю и не прямо ко мне относящиеся книги, вроде… «Воспоминаний» Щепкиной-Куперник. Просмотрел и переверзевский сборник «Литературоведение» — статьи посвящены социалистическому методу, — статьи студенческие, нетвердые, да и сам Переверзев не Бог весть какое чудо метода и эрудиции. Но отрадных страниц много. Переверзев ополчается на марксистский «подход», ругается с пистолетствующими публицистами, не разбирающимися в текстах, но очень развязно болтающими о среде, изображенной в повести, поэме, драме, и изучающими (точнее: искажающими) эпоху по ее изображению у художника. Вещи, конечно, простые — но важно, что вопиют уже камни. Вышел в издании «Федерации» писательской неопубликованный Толстой. Но я его не покупал, так как надеюсь: он войдет в новое собрание сочинений.

Недавно купил еще берлинского Блока — по случаю. Стал перечитывать статьи — о театре (мне неизвестные), об Аполлоне Григорьеве и литературе (давно не читанные), — взялся перечитывать с неприязненным чувством (оно у меня прочно засело после «Катилины» и особенно писем к родным) — и неожиданно для себя почти примирился с ним. Теперь перечитываю «Возмездие» — и недоумеваю. Почему он его не оканчивал, а занимался гораздо более слабейшими «Двенадцатью»?

Ну вот… Об украинских новинках не пишу: они чересчур специальны и, пожалуй, не интересны для Вас. Между прочим, ходит здесь и комментируется письмо Винниченко Горькому — по поводу его украиноедства. Письмо грубое, аляповатое, с фактическими ошибками. Винниченко путается в общеизвестных датах, валуевские циркуляры против популярной литературы на украинском языке относит к 1876 г., вместо 1863 и т. п. Тем не менее, в нем находят вкус. Вообще эти письма, опубликовываемые во всеобщее сведение, — жанр трудный. И культура его теперь сильно упала. Резкость считается признаком силы, а полемические приемы — оглобельного характера.

Простите, что отвлекаю Вас в литературу от изящных буюрнусских развлечений — мячей, шаров, ракеток. На это еще будет осень. Но поймите и меня. Хочется ответить еще раз на Ваше письмо из «Буюрнуса», принять вызов — а не писать же о нашей погоде, о наших городских неприятностях и т. п.

Поправляйтесь же, впитывайте крымскую соль, воздух и солнце. До свидания — м. б., осенью.

Киев, 3 августа 1928                                       Ваш М. Зеров

Киев, 6. VIII. 1928

Глубокоуважаемая Зинаида Сергеевна!

Вчера вечером я вернулся от своих, с дачи — не нашел письма, на которое тайно рассчитывал, и паче чаяния нашел на столе у себя Ваше письмо, на которое не рассчитывал, — и обрадовался ему очень. Вот и задача — сидеть за чаем и думать: «откуду мне сие?». Жара ли в Крыму не так ужасна, как Вы ее расписываете, или же скучно так в «Буюрнусе», что перспектива услышать свое имя на почтовой перекличке превозмогает жару? Как бы то ни было, Ваша энергия и сопротивляемость достойны всяческого почтения: меня, например, хватало в Крыму только на открытки.

Тому, что киевские патриоты говорят о Киеве, верьте только наполовину. Местные патриоты, как влюбленные — всегда во власти иллюзий. А еще у Писарева под портретом написано, что «слава и иллюзия» — дело гиблое, важнее всего факты.

Приехать в Киев, конечно, стоит — это Вас познакомит с тем, что есть. Город, конечно, хороший и в смысле топографического, и в смысле культурно-исторического рельефа. В 1910—1915 гг. он был даже изящным городом: большое движение на улицах, как правило — хорошая обувь, изящные костюмы, в театрах все оканчивалось к 11 часам, много кофеен, где было весело, дешево и почти уютно. Теперь же из костюмов выглядывает Одесса, движение сократилось, спектакли затягиваются, а вместо кофе, которое здесь варили на польско-западный лад, будочки с так называемой сельтерской водой, которая газируется в 2,5 раза хуже, чем в Харькове. Архитектура в городе хороша только старая: Византия — барокко (особенно София, Лавра и затем Подол, где представлен конец XVIII в.), есть сносный ампир. Но все то, что строилось в 80—90-х гг., почти отвратительно (скрашивает только очень неплохой желтый или желто-серый «мергелевый» кирпич) и едва ли не хуже купеческого стиля харьковских особняков. В 1910—15 гг., когда город рос, появился опять петербургский стиль Лидвалы-Щуко (несколько банков, здание земства) — но это было только архитектурное мгновение, меньше, чем эпизод. Теперь же не строится почти ничего.

С природой тоже неважно. Оползают горы, вырублены рощи на скатах к Днепру, уничтожен прекрасный дубовый лес в Проневщине, вырублен на 1/3 Пушкинский парк против Политехнического, обнищал Царский сад, вырублена и распахана Кадетская роща (200 дес. дубового леса, посаженного в 1718 г. под самым городом), за вокзалом, приблизительно, как Карповский сад в Харькове. Кое-что, впрочем, осталось. Остался Бибиковский бульвар, Ботанический сад. Появились новые посадки на улицах. Вообще обсажен город несравненно лучше, чем Харьков. Весь Крещатик, например, в стриженых молоденьких вязах. Другие улицы в каштанах вперемешку с липой. Есть пирамидальные тополи, но они в Киеве чахнут, садить же белые тополи пирамидального вида начали только недавно: у Крытого рынка, на Павловской улице в сквере и т. д. Каштаны и липа встречаются всплошь, и когда они цветут, картина получается очень эффектная (лучше, чем средняя аллея Харьковского парка).

Лучшее, что есть в городе, —