Тарас Шевченко та його доба. Том 2 - Рем Георгійович Симоненко

– Накрыв! доказав! N. N. (K. И. Герн) со двора, а он в форточку (калитку), а я следом за N. N. (K. И. Герном), вернув его до дому да прямо в спальню.

– Дурень же ты, дурень, Тарасе, наробив ты собі лиха. Знай же, що тобі не минеться даром: маленькая душонка Исаева отдаст тобі!..

К несчастию, слова мои оказались пророческими. Но всё-таки я не предполагал найти в молодом человеке столько мерзости, сколько в нём оказалось. Я не допускал более того, чем офицер может выместить свои обиды на нижнем чине – рядовом Шевченко. Но я сильно ошибся.

У передбаченні обшуку в квартирі Шевченка палять папери

На следующий день, в страстную субботу, Тарас был дома, а я получил официальное приглашение пожаловать к губернатору в таком-то часу разговеться. Спрашиваю Тараса, как тут быть?

– Ты собі як знаєшь, а я поїду в гости.

В сумерки ко мне приехал Герн, страшно озабоченный, взволнованный.

– Где Тарас? – спрашивает меня торопливо.

– Поехал, – говорю, – в гости.

– Ради бога, поскорей зовите его в квартиру. Жгите там всё, что сколько-нибудь может повредить ему: на него Обручеву подан донос579. Уже сделано распоряжение произвести в его квартире обыск.

Я бросился к знакомым, забрал Тараса и помчался с ним на Слободку. Он был совершенно покоен и даже подшучивал над собой. Приехали. Вывалил он мне целый ворох бумаг и несколько портретов, начатый портрет жены Герна и его самого.

– Ну що ж тут палить? – обратился он ко мне.

Я хоть и знал содержание всех писем к нему, но стал их пересматривать. Все они, по моему мнению, были самого невинного свойства.

– И я тебе питаю, – отвечал я вопросом на вопрос, – що палить?

– Пали усі письма княжны Репниной.

И все драгоценные для Тараса послания Варвары Николаевны, конечно, самые невинные, брошены в камин. Туда же полетели и некоторые бумаги, по выбору самого Тараса.

Пытливо прочёл я письма брата Василия, письма Левицкого, Александрийского580, и других, но ровно ничего, по-моему, в них не было недозволенного, а тем более преступного, но Тарас командовал: «Пали».

– Но послухай же, мій голубе: як ми все спалим, то догадаются, шо нас предупредили об обыске, да и станут искать виноватого. А не будет ли в таком разе в ответе Карл Иванович?

Когда мы въезжали в город, то в Сакмарских воротах повстречали плац-адъютанта Мартынова, полицеймейстра и ещё какого-то военного. Мы догадались, что они едут в Слободку. Не смыкаючи очей, провели мы эту ночь, но обыска у меня не было. Рано утром, прямо от Обручева581, приехал к нам после розговин Александрийский и рассказал все то, что там происходило.

– На меня, – говорил он, – внезапно накинулся Обручев: «А-а, так мы отвечаем пушками на вопли порабощённого народа о свободе! (цитата из письма Александрийского к Шевченко о бунте киргизов в 1848 г.)582. На обвахту! На белое, синее, чёрное море (поговорка Обручева). А Лазаревский здесь? А-а, в переписке с преступником: «Милый, любый мій!», а? На обвахту!» (Здесь Обручев смешал меня с братом Василием.)

В то же время всех присутствующих поразило необыкновенное внимание Обручева к прапорщику Исаеву. Несколько раз подходил он к нему, брал под руку, любезно припрашивал: «Разговляйтесь, любезнейший, разговляйтесь». Тогда всем стало ясно, кто был этот любезнейший предатель.

Значит, ещё до рассвета часть взятых при обыске бумаг уже успели разобрать и доложить генерал-губернатору, заодно с радостным благовестием о воскресении распятого за нас Спасителя!..

В тот же день ко мне заезжали и другие знакомые и передавали, что Обручев высказывался перед своими приближёнными в таких выражениях:

«Мерзавец! Подлец! Но… что будешь делать? Я уверен, что этот негодяй и на меня послал донос. А в Петербурге я никого не имею за плечами; я, как Шевченко, человек маленький».

Обручев не ошибся: на него полетел другой донос шефу жандармов583. В тот же день Шевченко потребовали в ордонансгаус и посадили на обвахту впредь до особого распоряжения, а 12 мая отправили в Орскую крепость этапным порядком, со строжайшим предписанием командиру 5-го батальона следить за ним. Вскоре после высылки Шевченко уволен был и сам Обручев».

Повага до Шевченка на засланні. Його авторитет в Оренбурзі

У Оренбурзі, як свого часу в Україні, автор «Кобзаря» не мав відбою від запрошень. З квартири Лазаревського, що поїхав у відрядження (Левицького тим часом було переведено на службу до Петербурга), Тарас Григорович перебрався до Бутакова. Той був вхожий в доми найповажніших мешканців міста і сам приймав їх у себе. Завдяки йому Шевченко бував у аристократичних вітальнях, в тому числі у самого начальника краю Обручова. За короткий час він встиг зробитися модним в Оренбурзі портретистом. Навіть Обручов замовив йому портрет своєї дружини»584.

Згадує Федір Михайлович Лазаревський

Зі спогадів Ф. М. Лазаревського585 про доаральський та післяаральський період життя Шевченка: «В начале 1848 года Тарас Григорьевич с ротой был отправлен в Уральское укрепление, а оттуда, в числе других нижних чинов 5-го линейного батальона, командирован для прикрытия от нападения кочующих киргизов транспорта, следовавшего под началом генерала Шрейбера в Раимское укрепление, на берегу Сыр-Дарьи. Затем, как известно, Шевченко безвестно пропадал в описной Аральской экспедиции А. И. Бутакова. Во всё это время, ни я, ни кто другой из близких ему лиц не получали от него ни строчечки. Неизменный друг поэта княжна Репнина, встревоженная долгим его молчанием, в начале сентября 1848 года обратилась ко мне со следующим письмом:

«Милостивый государь Ф(ёдор) М(атвееви)ч!

Более года, как я совершенно без известий о Тарасе Григорьевиче Шевченко, который находится под вашим начальством. Именем всего вам дорогого прошу вас уведомить меня, где находится Шевченко и что с ним? Вы меня очень обяжете. Готовая к услугам В. Репнина».

На это письмо я предоставил ответить самому Тарасу по возвращении в Оренбург.

Після Аральської експедиції

Экспедиция Бутакова окончилась осенью 1849 года. Для приведения в порядок собранных материалов ему понадобились в Оренбурге Вернер и Шевченко; последний – для окончательной отделки живописных видов, чего на море сделать было нельзя, а равно и для перенесения на карту видов гидрографических, – вследствие чего Бутаков вошёл с представлением к Обручеву об откомандировании Вернера и Шевченко в Оренбург. Узнавши о том, что во втором батальоне есть искусный рисовальщик, ссыльный Бронислав Залеский, Бутаков просил командировать его в помощь Шевченко. Таким образом наш Кобзарь вместо Орской крепости попал в Оренбург и поселился в квартире моей, близ