Тарас Шевченко та його доба. Том 1 - Рем Георгійович Симоненко

перед самой смертью он выставил на петербургской выставке несколько своих вещей, и небрежные фельетонисты приписали ему, несмотря на печатную программу, чужие картины и перепутали в своей рецензии пейзаж с портретом, возмущённый Шевченко дрожащей рукой набросал два письма в редакцию. Их черновики были найдены в вещах Шевченко. Эти возмущённые строки во всей их выразительной краткости как бы завещают нам – не быть равнодушными к той области его творчества, которой отдал, быть может, меньше огня, но гораздо больше труда и сил, нежели поэзии. <…>

На засланні художник Шевченко займається скульптурою

Под конец жизни Шевченко стал выходить за рамки живописи, в смежные пластиче ские искусства. Когда в Новопетровском укреплении снова усилился для него запрет рисовать, он попробовал себя в скульптуре.

О Шевченко-скульптуре мы знаем очень мало, потому что не сохранилось его работ. Сделанные в глине, отлитые из ломкого алебастра, они крошились и ломались, когда их везли из Новопетровского укрепления. Но и по тем немногим данным, какие можно найти в мемуарах и в его письмах, ясно видишь, как основательно и серьёзно, с глубокой внутренней честностью, подошёл Шевченко и к скульптуре. Он просил прислать ему барельефы для образца, чтоб иметь перед глазами «изящное»; он хочет копировать только несомненно прекрасное. Он осваивает по-своему, по-рабочему, как делал всегда в жизни, практику формовки и пишет подробно Залесскому (точно, как рецепт!) обо всей процедуре разливки. По-видимому, сперва Шевченко учился копировать, потом стал пробовать себя в орнаментике, сделал двух львов у подъезда коменданта Ускова, использовал религиозные сюжеты (статуэтка Христа) и, наконец, перешёл к жанру. Скульптурный жанр – это смелая новость в искусстве… Если то, что пишет Косарев о скульптурных группах Шевченко, правда, – делается и больно и горько, что они не дошли до нас хотя бы в фотографиях. «Из множества фигур и статуэток, которые он выливал из алебастра, – пишет Косарев, – мне особенно врезались в память две его фигуры». Одна религиозного содержания. «Другая группа изображала сцену из киргизской жизни: стоит кибитка с поднятою от жары кошмою. В глубине сидит киргиз в кошемной, несколько набок шляпе, с довольною физиономиею, и играет на домре… Снаружи у дверей с улыбкою на губах и с головой, повёрнутой к нему, стоит его жена и толчёт просо. У ног её двое маленьких голых киргизяток, играющих между собою. С правой стороны лежит привязанный к кибитке телёнок, а с левой – две козы. Превосходные, знаете, были эти две группы. Алебастровые свои произведения нам раздавал Шевченко обыкновенно даром». Судя по этой группе, Шевченко пытался лепить «жанровые сценки», реальные изображения труда, быта и человеческих отношений, – как раз то, что хорошо отдаётся в фарфоровой скульптуре.

Українські мотиви в архітектурних темах Шевченка

Скажем ещё несколько слов о Шевченко-архитекторе. Исторические темы в живописи научили его видеть и понимать архитектуру, использовать каждую её деталь. Занятия археологией, когда по поручению археологической комиссии он должен был объезжать старые украинские города и срисовывать древние памятники, дали ему огромный опыт в стилях. И до сих пор нет ни одного писателя, который оставил бы в своём литературном наследстве так много и так тщательно сделанных архитектурных наблюдений, как Шевченко. По его повестям можно восстановить не только пейзаж Украины, все её главные «шляхи» и местечки, но и основные типы зданий и строительных комплексов, какие в ней тогда встречались.

Украинская хата, со всеми особенностями её построек, крыши, плетня, внутренней планировки (место печи, светлицы, крыльца) и отделки (жёлтая и белая глина, жёлтый местный и белый киевский песок, посыпаемый на пол, душистые букетики на стенах, лавы вдоль стен, рушники у божницы, названия предметов обихода), – дана в мельчайших подробностях. Деревня в целом, – с пригорком, прудом (ставом, ставочком), мельницей на нём, длинной насыпной дорогой через болото, обсаженной вербами (гребля), тёмной, неказистой казацкой церковью (с круглыми оболонками, похожими на «выпученные глаза», на конических куполах), вишнёвыми садами за плетнём и обязательным «шинком» на выезде из неё – описана им так многократно, что вы запоминаете и узнаёте отдельные её сохранившиеся черты в теперешних преобразованных сёлах.

С гётевской добросовестной и умной точностью, с огромной культурой видения и запоминания изображает Шевченко и самые разные помещичьи усадьбы, и самые различные архитектурные капризы в них, от растреллевских часовен до китайских парковых беседок. Ни одной произвольной детали, ни одной выдуманной формы, и главное – ни одной общей фразы, за которой ни автор не чувствует ничего, кроме зыбкой неопределённости, ни читатель, – нет у Шевченко в его описаниях. Кажется иногда, что описания эти вышли из-под пера не литератора, а техника, рабочего человека, или, как немцы говорят, Fachmann’a – человека специальности, – так велико в нём уважение к видимому миру и к точности слова. Но кроме этого большого знания зодчества, у Шевченко был и хороший, совершенно самостоятельный вкус к литературе, было и то, что можно назвать «профессиональным убеждением». Так он всей душой восставал против укоренившегося в доме Романовых правила – отдавать Россию на застройку иностранным архитекторам и высоко ценил русских зодчих, которых царское правительство держало тогда «в чёрном теле». В длинном письме к Осипову406 из ссылки (от 20 мая 1856 года) Шевченко пишет:

«Вы говорите, что Логановский имел для московского храма работы на 80 000 рублей. На какую же сумму имеют другие достойнейшие художники, как, например, Пименов и Рамазанов? О как бы мне хотелось взглянуть на эти колоссальные работы! (Речь идёт о скульптурах для Храма Христа Спасителя в Москве. – М. Ш.). Похвальный патриотизм и тем более похвальный, что… у нас есть… шишка предпочтения немцев всему отечественному; например, старик Мельников так и умер в забвении. Построивши единоверческую церковь во имя св. Николая на Грязной улице, а Сенат поручили выстроить какому-то инженеру Шуберту; проект же Мельникова, великолепнейший проект, нашли неудобоисполнимым…»

Здесь Шевченко имеет, вероятно, в виду архитектора Штауберта, бывшего помощником Росси при постройке Сената. Память лишь немного изменила ему, и он не совсем точно воспроизвёл фамилию. Резкое выступление Шевченко за Мельникова, обойдённого Александром в пользу Монферрана и при постройке Исаакиевского собора, ставит тут Шевченко в ряды самой передовой интеллигенции русской, в ряды борцов за национальное реалистическое искусство. И эта позиция тем более замечательна, что сохранил её человек, девять лет оторванный от общекультурной жизни, похороненный в глухих песках Новопетровского форта. По достоинству оценил он и бездарную казёнщину К. Тона, построившего так называемый «Храм Христа Спасителя». Вернувшись из Новопетровской ссылки и увидя храм, Шевченко резко отрицательно высказался