Мері та її аеропорт - Євген Вікторович Положій
Как только вы найдете ее — это случится.
Она исчезла, пропала бесследно и вроде бы навсегда. Но что такое «навсегда»? Это ведь не больше, чем наша жизнь, и так же абстрактно — фью-ють. Поэтому я знаю, что вы идете ее искать, неся в руке «Улисс», желая вручить, отдать наконец-то хозяйке ее бесценную книгу, затем, чтобы проститься с обеими.
Она пропала неделю тому. Вернее, неизвестно точно, когда она пропала. Сама-то она утверждает, что уходила по чуть-чуть, по капле, по мгновению, по каждой своей клеточке — истекала от тебя.
И вот теперь, Герман (ах!), вы уносите свое тело на поиск. Вы держите книгу в руке и понимаете, как это, собственно, символично.
Вы проводите излюбленные параллели с Достоевским и Камю, ваша воображаемая самая лучшая реклама в мире плещется в обнаженном виде под ногами у прохожих, каждый несет в себе по одному ее листочку, может, по строчке, по слогу; или в головах у них сидит всего лишь по одной верной букве. Вы мысленно собираете первое слово: свежевыкрашенная блондинка — «У», да, это, конечно же, «У», сомнений нет никаких. «эС» — у той толстой тети, у кого же еще, «Тэ» — замечательно сохраняются на лысинах инженеров, «эР» — ах, ну, «эР» вот у этого пса, «И» — прикинемся, будто это союз, кто-то сейчас воссоединится с вами; да, конечно, уважаемый киоскер с джентльменским набором местной прессы, зачем вы спрятали от нас «Цэ»? Пустая улица подарит сегодня вечером «А», мертвая улица — будто мертвые у лица, эти желтые листья, собранные ветром у бордюров и борделей, смогут сегодняшней ночью все сложить, прочесть и зажечь голубым неоном: «УСТРИЦА». Вряд ли это будет смешно.
Окно четвертое слева от угла, шестой этаж.
Темная, тяжелая лестница. Стоп, уже, кажется, пятый, отдышаться, спросим, который час — половина седьмого, июнь. Ровно неделю — исчезла, будто бы… Нет, этот мусорный ветер невыносим.
Двери — раз. Двери — два: тук-тук-тук. Она на кухне? Нет? Открываем дверь в комнату.
Ее тело распято на кровати.
Вот-вот-вот, лужи крови на полу. «Это сделал не я», — думает Герман и, возможно, ошибается.
— Как вы думаете — это убийство?
— Нет, она покончила с собой. Точнее, со мной. И это — всего лишь тело.
— Действительно?! Может быть, это любовь?
— Вряд ли. Любви здесь нет. Только мертвое тело.
— А предсмертная записка?
— Ее тоже нет.
— А откуда вы знаете, Герман?!
— Позовите-ка лучше пожарных.
— Фамилия?
— Вероятно, ошибка.
— Год рождения?
— Вероятно, ошибка.
— Предполагаемая дата смерти?
— Вместе со всеми.
— Хэ-хэ-хэ. Хорошо. Вы курите? Где ваша семья?
— У меня нет семьи. Я курю.
На левом виске пульсирует жилка. Следователь несет в себе букву «К», конечно, это она, он узнал ее почти что сразу, она выглядывает из-под его старомодного галстука.
— Хорошо. Вы знали убитую?
— Я узнал ее.
— Для того чтобы узнать, надо знать, верно ведь?
— Не обязательно. Я открыл дверь и узнал. Это была она.
— Что вы делали здесь в это время? С какой целью пришли?
— У меня нет семьи.
— А эта фотография? Смотрите: вот вы, вот мать, вот отец, ваша сестра, племянник…
— Да, это, наверное, я. Не помню. Остальных я вижу в первый раз.
— Но это же глупо! Глупо это отрицать! Зачем, какой в этом смысл? То, что у вас семья, то, что вы были здесь в момент убийства — да, да, да!
— У меня нет семьи. Меня зовут Герман. Это книга «Улисс».
Герман уходит.
«Как бы вам не пришлось пожалеть!» — кричит ему в спину следователь.
Герман ищет, идет по следу, он чувствует запах ее тела, запах ее лона.
Снова улица. Эта улица. Стоп — у него была «Ка». «эР» — «эР», конечно, у этого пса, «Е» — у вахтера в связке ключей, «Вэ» — посмотрим на студента, двоечник, сразу видно, без зачетки, «Е» — вернемся к концу, в столицу, к Пассажу, там оно где-то у мистера Вулфа в зеленом чае. «Тэ» — пусто, не видно никто (о, идут какие-то, много, человеки, очень призрачны), «Ка» — «Имя, сестра, имя, я убью его!» — «Герцог Бэкингем! — О-о-о!». «А» — снова оставим листьям, собранным у тротуаров, утро Тауэра, утро туманное, утро седое.
Вы знаете, Герман, она вас даже не любит. Возможно, это жестоко и несколько цинично так говорить, но что делать? Но знаете, Герман, так бывает.
Честное слово — бывает. Зачем вы идете туда? Зачем? Вы ее ищете, она вам нужна? Вы хотите отдать книгу, да, только отдать книгу?
— Да, я хочу… отдать книгу. Больше мне ничего не нужно. Мэри любит читать книги.
— Тогда просто передайте ее через родителей, подруг или служителей культа!
— Нет, я сам. Спасибо! Больше мне ничего не нужно.
Ничего — это хорошо. Ничего — это замечательно. Ничего — это даже больше, чем все. Вы любили ее, да?
— Я не знаю, о
