Вбивство Петлюри. 1926 - Дмитро Володимирович Табачник

І. Гіллерсон у доповіді про проскурівській погром написав: «За Проскуровым остается та печальная заслуга, что им устанавливается новая фаза в погромной технике. Предшествующие погромы имели своей главной целью грабежи, то есть расхищение еврейского имущества; за грабежами следовали убийства, но они все же были на втором плане. На грабежи казаки смотрели как на справедливую награду за свою верную службу, а в убийствах мирных и безоружных людей они видели проявление своей доблести и личной удали.

Начиная с Проскурова, основной целью погромов на Украине является сплошное вырезывание еврейского населения. Грабежи также широко практикуются, но отходят на второй план». І дуже показовий висновок, зроблений А. І. Гіллерсоном щодо «некерованості погромників», якою на процесі Шварцбарда адвокати родини загиблого та деякі свідки з числа колишніх військових і політичних діячів Директорії намагалися виправдати Петлюру: «Главную роль в удержании гайдамаков от резни в других местечках Проскуровского уезда играла местная власть. Она уверяла атамана, что у них нет большевиков и что еврейское население относится весьма благожелательно к петлюровской власти. Атаман согласился, и гайдамаки повиновались. Во время погрома в Проскурове Директория была довольно сильна, и в руках власти была дирижерская палочка… ссылка на невозможность удержать разошедшихся гайдамаков не имеет твердой опоры (Виділили ми – Авт.)».

Величезний масив документів про погроми свідчить про те, що полковник Семесенко для вищого командного складу армії Директорії був не винятком, а правилом. Саме таких людей – без найменшої моралі, але з готовністю виконати будь-який злочинний наказ – підбирав головний отаман. Ось, наприклад, портрет іншого улюбленого петлюрівського «полководця», командира 1-го кінно-партизанського полку Січових Стрільців Олексія Козир-Зірки (як типовий отаман Директорії він описаний під трохи зміненим прізвищем Козир-Лешко в булгаківській «Белой гвардии»), намальований у «Багровой книге»: «31-го декабря Козырь-Зырка с большими подкреплениями вновь подступил к Овручу и начал обстреливать город из тяжелых орудий. Покалевцы в продолжение часа ему отвечали, а затем умолкли. Козырь-Зырка продолжал обстрел города.

Наконец его банды ворвались в город.

Это было после полудня.

Немедленно казаки разбрелись по городу и начали грабить и убивать евреев.

Один отряд отправился на базар и там захватил около десяти еврейских девушек. Врывались в дома и там совершали убийства. Так несколько казаков погнались за одним евреем, он укрылся в ближайший дом. Казаки забежали в тот дом, где, по их мнению, еврей укрылся, и застали там за столом отца и трех сыновей.

Всех они вывели во двор.

Всех по очереди расстреляли.

Из дома адвоката Глозмана они вывели на улицу самого старика Глозмана и его сына, молодого интеллигентного человека, члена общины. Затем они решили старика освободить и предложили ему уйти.

Старик отказался покинуть сына.

Тогда казаки нагайками стали бить старика, причем ему разбили его единственный глаз, а молодого тут же расстреляли. При этом верхом на лошади присутствовал сам Козырь-Зырка. Характерно, что во время этой расправы проходил мимо городской голова Мошинский. Молодой Глозман, которого он хорошо знал, обратился к нему с просьбой:

– Заступитесь… скажите им, что я не большевик… вы знаете.

Тот прошел дальше.

Сделал вид, что не слышит.

Казаки рассыпались по городу.

Входили в дома, грабили деньги и имущество.

Избивали стариков.

Насиловали женщин.

Убивали молодых евреев.

Многие из приготовленных к расстрелу откупались деньгами, причем сумма выкупа бывала очень значительна. Так в дом Розенмана поздно вечером явилось несколько казаков. В доме, кроме старухи матери и двух дочерей, находились два сына, из которых один уже в продолжение нескольких недель лежал больной в кровати. Здоровому сыну они, приняв его за русского, велели уходить, но узнав от него, что он хозяйский сын, задержали. Потребовали, чтобы и больной сын оделся и пошел с ними. Но убедившись, что он действительно серьезно болен, и встать не может, оставили возле его кровати одного казака, а здорового вывели во двор.

Там они поставили его у стены.

Один медленно заряжал ружье.

Молодой человек стал их умолять не убивать его, обещая за себя большой выкуп.

– Дашь двенадцать тысяч? – спросил один. Молодой человек стал их уверять:

– Родные внесут эту сумму.

Тогда казаки ввели его обратно в дом, где мать и сестры лежали в глубоком обмороке.

Женщин привели в чувство и те начали искать в доме деньги.

Нашлось только две тысячи.

Казаки согласились принять эти деньги при условии, что остальные десять тысяч рублей им будут уплачены на следующий день к десяти часам утра. Действительно на следующий день в указанный час явились два казака и, получив условленные десять тысяч рублей, объявили, что Розенман отныне может жить спокойно.

– Имя ваше будет записано в штабе и больше никто вас беспокоить не будет.

Казаки сдержали слово.

Розенманов больше не беспокоили, между тем как к другим евреям на смену одним казакам приходили другие, причем последующие забирали все, что не успевали захватить их предшественники.

Казаки ничем не брезговали.

Они снимали с евреев платье, сапоги, белье.

Характерно, что тот казак, который выводил Розенмана для расстрела, производил впечатление интеллигента: у него были выхоленные руки, на которых красовались дорогие кольца, говорил он с ярко выраженным польским акцентом.

…В другом случае подвыпивший офицер – сотник потребовал от еврея, содержателя мелкой гостиницы, чтобы тот немедленно накормил обедом всю его сотню и ему лично выдал пять тысяч рублей. Еврей сказал, что это невозможно сейчас выполнить, так как у него денег нет, и нет таких запасов, чтобы накормить целую сотню.

Сотник приказал разложить его…

Стегать нагайками.

Спрятавшаяся было дочь выбежала и своим телом прикрыла отца.

Удары посыпались на нее.

Затем сотник увел хозяина с собой.

За отцом пошла и его дочь.

Сначала сотник приказал, чтобы она удалилась, но потом