Квартеронка - Рід Томас Майн

Я прекрасно сознавал всё, что происходило, и потому был уверен, что это сон.

Я делал нечеловеческие усилия, чтобы проснуться, чтобы пошевелить рукой или ногой. Но тщетно: ни один мускул не повиновался мне, каждый нерв моего существа оцепенел. Кровь застыла в жилах.

Мне казалось, что эта пытка длится уже целую вечность. Я леденел при мысли, что они съедят меня живьём. Правда, кровожадные зверьки пока накинулись только на мой плащ и сапоги, но ужас мой не знал пределов. Я ждал, что вот-вот они вопьются мне в горло…

Но что-то отпугивало их от моего лица. Уж не пристальный ли взгляд моих широко открытых глаз? Не это ли удерживало их от нападения? Несомненно! Крысы копошились вокруг меня, взбираясь даже на грудь, но не решаясь приблизиться к моему лицу.

Не знаю, как долго удерживал бы их этот спасительный для меня страх, потому что мучения мои неожиданным образом кончились.

Свеча догорела, огарок с громким шипеньем провалился в горлышко бутылки, и наступила темнота.

Омерзительные животные, испуганные внезапным переходом от света к тьме, со страшным писком бросились врассыпную. Я слышал только торопливый топот лапок по дощатому полу.

Можно было подумать, что именно свет магически действовал на меня и держал в железных тисках кошмара. Как только свеча погасла, ко мне вернулись силы. Вскочив на ноги, я схватил плащ, стал неистово размахивать им вокруг себя и закричал во весь голос.

Я обливался холодным потом и чувствовал, что волосы у меня встали дыбом. Но я всё ещё был уверен, что видел сон. Только когда перепуганный Сэм со свечой в руках явился на мой крик, я по плачевному состоянию своего плаща и сапог убедился в том, что меня в самом деле посетили эти мохнатые гости и что всё это происходило наяву.

Я бросился вон из салона и, завернувшись в плащ, как мог устроился на палубе.

Глава XLIV. "ХОУМА"

Я недолго сидел на пристани. Вскоре до меня донеслось хриплое пыхтенье, вдали показались огни топок, бросавшие на воду багровый отсвет, затем послышалось хлопанье пароходных плиц, бьющих по бурой воде Миссисипи, звон колокола, громкие слова команды, передаваемой от капитана его помощнику, а от него — матросам, и минут через пять пароход "Хоума", идущий с Ред-Ривер, подошёл вплотную к старой "Султанше".

Я взбежал по сходням, бросил на палубу свой багаж, поднялся наверх и уселся под тентом.

Десятиминутная суматоха, тяжёлое топанье ног по сходням и палубе — одни пассажиры спешили сойти на берег, другие торопились на пароход, — пронзительные гудки, грохот огромных поленьев, бросаемых в топку; в промежутке — громкая команда, взрыв раскатистого смеха в ответ на грубую шутку и сдержанный шёпот прощанья… Десять минут шума и суеты, и снова звон большого колокола, возвещающий об отплытии.

Я уселся в кресло возле стойки тента, почти у самого борта. Отсюда видны были сходни, соединявшие пароход с плавучей пристанью, которую я только что покинул.

Рассеянно и равнодушно смотрел я на суматоху внизу. Если я и думал о ком-нибудь, то предмет моих мыслей был не здесь, и самое воспоминание о нём заставляло меня отворачиваться от этих суетящихся людей и устремлять свои взоры на левый берег реки. Быть может, эти мимолётные взгляды сопровождались вздохами, но когда я отводил глаза, мои мысли не останавливались ни на чём определённом, и мелькавшие передо мной люди казались мне тенями.

Вдруг что-то вывело меня из глубокой апатии. Мой взгляд случайно упал на две человеческие фигуры, стоявшие на плавучей пристани, но не вблизи мостков, где фонарь бросал яркий свет на торопливо бегущих пассажиров, а в отдалённом углу, под тентом. Я не различал ни их лиц, ни фигур под чёрными плащами, но по их позам, по тому, что они старались держаться подальше от света, и по их явно взволнованному шёпоту я решил, что это влюблённые. Сердце подсказало мне это заключение, и я уже не искал другого.

"Да, это влюблённые! Счастливые влюблённые! Впрочем, нет, не такие уж счастливые: их ждёт разлука. Очевидно, юноша — начинающий конторщик или торговец — уезжает в город на зимний сезон. Ну так что ж! Весной он вернётся и снова пожмёт эти тонкие пальчики, обнимет этот прелестный стан, повторит те же ласковые слова, которые после долгого молчания прозвучат ещё нежнее… Счастливый юноша! Счастливая девушка! Что значит печаль вашего прощания перед той жестокой разлукой, что выпала на мою долю! Аврора! Аврора!.. О, если бы ты была свободна! Если бы ты была дочерью знатных людей! Не потому, что я любил бы тебя больше — больше, чем я люблю, любить невозможно! — но я мог бы смелее домогаться твоей любви, лелеял бы надежду… А сейчас — увы! — между нами разверзлась бездна, нас разделяет пропасть социального неравенства! Но и она не разъединит наши сердца! Любовь преодолеет всё!.." Ах!..

— Хэлло, мистер! Что случилось? Кто-нибудь упал за борт?

Я не обратил внимания на этот грубый окрик. Жгучая боль сжала моё сердце, из груди вырвался невольный крик, который и дал повод к этому вопросу.

Пожав друг другу руки и обменявшись поцелуем, молодая чета рассталась. Юноша быстро взбежал по сходням. Я даже не посмотрел на него, когда он прошёл мимо, освещённый ярким светом фонаря. Он меня не интересовал. Я не мог отвести глаз от девушки. Мне хотелось увидеть, как поведёт она себя в последнюю минуту расставанья.

Убрали сходни. Прозвучал колокол. Мы отчаливали.

В это мгновение закутанная в плащ женская фигура выступила из тени, отбрасываемой тентом. Девушка хотела поймать прощальный взгляд возлюбленного. Сделав несколько шагов, она очутилась у самого края плавучей пристани, там, где горел фонарь. Соломенная шляпка, завязанная под подбородком на манер капора, съехала на затылок. Луч света упал на её лицо, скользнул по волнам чёрных волос, сверкнул в чудесных глазах.

Боже милосердный, глаза Авроры!..

Неудивительно, что я крикнул отчаянным голосом:

— Это она!

— Что вы сказали? Женщина за бортом? Где? Где?

Человек был встревожен не на шутку. Услышав мой крик, он, очевидно, счёл его ответом на свой предыдущий вопрос, а мой взволнованный вид подтверждал его предположение, что какая-то женщина упала в воду.

Стоявшие поблизости пассажиры расслышали его слова и передали их соседям. Тревога распространилась по судну с быстротой лесного пожара. Пассажиры выбегали из кают и салонов и мчались к переднему тенту с криком: "Кто? Как? Где?" Кто-то громко крикнул: "Человек за бортом! Женщина!"

Я-то знал причину этой нелепой тревоги и потому даже не оглянулся. Мои мысли были заняты другим. Первая вспышка отвратительного чувства — ревности — поглотила всё моё существо, и я не обращал внимания на то, что творится вокруг.

Не успел я разглядеть лицо девушки, как судно, развернувшись против течения, заслонило её от меня. Я кинулся вперёд, к трапу. Но тут рулевая рубка загородила мне вид на берег. Это меня не остановило. Я решил залезть на неё. Взбудораженные пассажиры оттеснили меня, и прошло немало времени, прежде чем мне удалось забраться на покатую крышу рубки. А когда мои усилия увенчались наконец успехом, было поздно: пароход отошёл на несколько сот ярдов. Я видел издали плавучую пристань с ярко горящими фонарями, различал даже фигуры стоящих на ней людей, но уже не видел той, которую искал мой взор.

Разочарованный, я перешёл на штормовой мостик, который почти соприкасался с крышей рулевой рубки. Там я надеялся остаться наедине со своими горькими мыслями.

Но и в этом было мне отказано. Снова послышались громкие голоса, топот тяжёлых сапог и быстрые шаги женщин, и в то же мгновение поток пассажиров хлынул на штормовой мостик.

— Вот этот джентльмен! Вот он! — раздался чей-то голос.

В один миг возбуждённая толпа окружила меня.

— Кто упал за борт? Кто? Где? — посыпались вопросы.

Я, разумеется, сразу понял, что вопросы относятся ко мне и что пора наконец объясниться и прекратить эту беспричинную панику.

— Леди и джентльмены! — сказал я. — Мне ничего не известно о том, что кто-то упал за борт. Почему вы обращаетесь ко мне?

— Хэлло, мистер! — вскричал виновник переполоха. — Разве вы не сказали…

— Ничего я не говорил.

— Но я же спрашивал вас, не упал ли кто за борт?

— Спрашивали.

— И вы ответили мне…

— Ничего не ответил.

— Будь я проклят, если вы не сказали не то: "Вот она!", не то: "Это она!" или что-то в этом роде.

Я повернулся к говорившему, который, как я заметил, начинал уже терять доверие пассажиров.

— Мистер, — произнёс я ему в тон, — очевидно, вы никогда не слыхали о человеке, который нажил огромное состояние, занимаясь исключительно своими собственными делами.

Моя реплика положила конец переполоху. Она была встречена взрывом хохота, который нанёс моему противнику полное поражение, и он, немного покипятившись и покричав, отправился в бар, чтобы утопить обиду в стаканчике спиртного.

Пуб репликстепенно разошлась по каютам и салонам, и я снова остался один на штормовом мостике.

Глава XLV. РЕВНОСТЬ

Любили вы когда-нибудь девушку простого звания? Прелестную юную девушку, которой предназначен самый скромный удел, но чья блистательная красота уничтожает всякую мысль о социальном неравенстве? Пословица "Перед любовью все равны" стара, как мир. Любовь смиряет гордые сердца, учит высокомерных снисхождению, но главное её свойство — всё возвышать и облагораживать. Она не превратит принца в простолюдина, но зато превратит простолюдина в принца.

Взгляните на вашу богиню, когда она хлопочет по дому. Вот она возвращается от колодца с кувшином воды. Босая, идёт она по хорошо знакомой тропинке, и эти нежные ножки в их целомудренной наготе не могли бы быть прекраснее даже в самых изящных атласных или шёлковых туфельках. И разве не тускнеют перед блеском её чёрных растрепавшихся кудрей золотые шпильки и драгоценные диадемы, венки из цветов и жемчужные нити, украшающие затейливые причёски светских дам, гордо восседающих в ложах бельэтажа? Она несёт свой глиняный кувшин с такой грацией, будто её голову венчает золотая корона, и каждый её жест, каждое движение достойны резца ваятеля или кисти художника. Её простое холщовое платьице в ваших глазах милее самого роскошного туалета из лионского бархата. Но что вам её наряд! Вас привлекает не оправа, а жемчужина, заключённая в ней.

И вот девушка исчезает в хижине, в своём убогом жилище.