Квартеронка - Рід Томас Майн
Тут темнокожий отправился на какое-то условленное свидание, а я повернул к деревне по дорожке, которая шла между двумя изгородями, так что мне уже не угрожала опасность сбиться с пути.
Глава XL. ПЕРЕСУДЫ В ГОСТИНИЦЕ
Когда я вернулся в деревню, было ещё не очень поздно. Я осторожно пробирался по улицам к гостинице, стараясь никому не попадаться на глаза. К несчастью, чтобы подняться к себе в комнату, мне надо было пройти через бар. Время близилось к ужину, и постояльцы уже толпились у стойки и на крыльце.
Моё изорванное платье, закапанное кровью и перепачканное илом, привлекало всеобщее внимание. Прохожие бросали на меня удивлённые взгляды, а иногда поворачивались и смотрели мне вслед. Постояльцы гостиницы останавливали меня и допытывались, где я был. Кто-то крикнул мне:
— Хэлло, мистер! Уж не сцепились ли вы с дикой кошкой?
Я ничего не отвечал. Быстро взбежав по лестнице, я заперся у себя в комнате и наконец отделался от любопытных.
В колючих зарослях я сильно исцарапался и нуждался в перевязке. Пришлось послать за доктором Рейгартом. К счастью, он оказался дома и тотчас же поспешил ко мне. Войдя а комнату, он остановился, с удивлением разглядывая меня.
— Дорогой мой Эдвард, где вы были? — спросил он наконец.
— В болотах.
— А что значит ваше изорванное платье, эти ссадины и кровь?
— Царапины от колючек — больше ничего.
— Но где же вы были?
— В болотах.
— В болотах? Но кто же привёл вас в такой жалкий вид?
— Меня укусила гремучая змея.
— Как?! Гремучая змея? Вы шутите?
— Нет, истинная правда. Но я принял противоядие. Меня уже вылечили.
— Какое противоядие? Вылечили? Чем? Кто дал вам противоядие?
— Друг, которого я встретил на болотах.
— Друг на болотах! — воскликнул Рейгарт со всё возрастающим удивлением.
Я чуть не забыл о том, что должен хранить тайну, и понял, что говорю слишком неосторожно. Любопытные глаза заглядывали в щель моей двери, жадные уши ловили каждое слово.
Хотя жители Миссисипи и не отличаются особым любопытством, что бы не рассказывали о них болтливые туристы, но мой растерзанный вид и нежелание объясниться могли возбудить любопытство и у самых равнодушных людей. Взволнованные постояльцы толпились в коридоре у дверей моей комнаты, спрашивая друг у друга, что со мной случилось, и делясь своими домыслами. Я ясно слышал их, хотя они этого и не знали.
— Он, верно, дрался с пантерой, — сказал один.
— С пантерой или с медведем, — заметил другой.
— Уж какой ни на есть дикий зверь, а он оставил на нём свою метку.
— Это тот самый парень, который свалил Билла-бандита?
— Тот самый.
— Он что, англичанин?
— Не знаю. Он из Англии, а уж англичанин ли, ирландец или шотландец — кто его знает! Лучше с ним не связываться. Чёрт возьми! Он уложил Билла-бандита на месте, можно сказать, голыми руками, каким-то хлыстом, и отобрал у него пару пистолетов. Ха-ха-ха!
— Здорово!
— Такой парень шутя справится с дикой кошкой. Я думаю, он убил рысь, вот что!
— Наверно, так оно и есть.
Я думал, что своей стычкой с Биллом-бандитом наживу себе врагов среди этих людей. Но по всему разговору и по тону собеседников было ясно, что это не так. Хотя, быть может, они и были немного задеты тем, что иностранец, да ещё такой юнец, как я, победил одного из их приятелей, однако эти лесные люди не слишком держались друг за друга, а грубияна Ларкина явно недолюбливали. Если бы я отхлестал его по другому поводу, я, несомненно, заслужил бы всеобщее одобрение. Но я защищал темнокожего — я, иностранец, и к тому же англичанин! Этого мне не могли простить. Вот что мешало моей популярности, вот почему меня считали в этих местах подозрительным человеком.
Все эти пересуды забавляли меня, пока я дожидался прихода Рейгарта, однако я не придавал им большого значения.
Но вдруг чьё-то громкое замечание заставило меня насторожиться:
— Говорят, он увивается за мисс Безансон.
Теперь я заинтересовался. Я подошёл к двери и, приложив ухо к замочной скважине, стал слушать.
— Вернее, за её плантацией, — заметил другой, после чего раздался многозначительный смех.
— Ну что ж, — послышался третий голос, звучавший очень самоуверенно, — тогда он гоняется за тем, чего не получит.
— Как? Почему? — раздалось несколько голосов.
— Он, может, и получит молодую леди, — продолжал тот же внушительный голос, — но плантации ему не видать, как своих ушей.
— Почему? Что вы хотите сказать, мистер Моксли? — снова спросило несколько голосов.
— То, что говорю, джентельмены, — ответил прежний голос и снова повторил свои слова тем же самоуверенным тоном: — Молодую леди он, может, и получит, но плантации ему не видать.
— О, значит это правда? — восликнул новый голос. — Она несостоятельная должница? Да? А старик Гайар?..
— Скоро завладеет плантацией.
— Вместе с темнокожегоми?
— Со всеми потрохами. Завтра шериф наложит арест на всё имущество.
В ответ раздались удивлённые возгласы, в которых слышалось осуждение и сочувствие:
— Бедная девушка! Какая жалость!
— Нечего удивляться! После смерти старика она швыряла деньги направо и налево.
— Говорят, он ей вовсе не так много оставил. Большую часть имения он заложил сам…
Но тут приход доктора прервал этот разговор и избавил меня от жестокой пытки.
— Вы говорите, что встретили друга среди болот? — снова спросил он.
Я не решался ответить ему, помня о толпе за дверью, и сказал тихим, серьёзным тоном:
— Дорогой друг, у меня было приключение в лесу. Как видите, я сильно поцарапан. Полечите мои ссадины, но не расспрашивайте меня о подробностях. По некоторым причинам я ничего не могу сказать вам сейчас. Потом я всё расскажу. А пока…
— Хорошо! Хорошо! — прервал меня доктор. — Не волнуйтесь. Дайте мне взглянуть на ваши раны.
Добрый доктор замолчал и занялся моими царапинами.
В другое время перевязка этих болезненных ссадин была бы довольно мучительна, но только что услышанные новости так сильно взволновали меня, что я не чувствовал боли.
Я был в смертельной тревоге. Я горел нетерпением расспросить Рейгарта о делах на плантации, о судьбе Эжени и Авроры. Но я не мог, так как мы были не одни. Хозяин гостиницы и слуга-темнокожий вошли в комнату, чтобы помочь доктору. Я не решался заговорить об этом в их присутствии, и мне пришлось сдерживать нетерпение, пока с перевязкой не было покончено и они не ушли.
— Скажите, доктор, что это толкуют о мадемуазель Безансон?
— Разве вы ничего не знаете?
— Только то, что услышал сейчас от этих болтунов за дверью. — И я передал Рейгарту слышанный мною разговор.
— А я думал, вам известны все эти новости. Я даже считал, что они-то и были причиной вашего долгого отсутствия, хотя и не представлял себе, какое вы имеете к ним отношение.
— Я ничего не знаю, кроме того, что случайно услышал здесь. Ради Бога, расскажите мне всё! Значит, это правда?
— Совершенная правда, к сожалению.
— Бедная Эжени!
— У Гайара была закладная на всё имение. Я давно это подозревал и боялся, что он ведёт нечестную игру. Гайар подал ко изысканию и, говорят, уже введён в права владения. Теперь всё принадлежит ему.
— Всё?
— Всё, что находится на плантации.
— А невольники?
— Тоже, разумеется.
— Всё… всё… и Аврора?
Я не сразу решился задать ему этот вопрос. Рейгарт не подозревал о моих чувствах к Авроре.
— Вы говорите о квартеронке? Конечно, и она вместе со всеми. Она такая же невольница, как и остальные. Её продадут.
"Такая же невольница! Продадут вместе со всеми!" Однако я не высказал этого вслух.
Не могу выразить, в какое смятение повергли меня его слова. Кровь бросилась мне в голову, и я с трудом удержался от гневного восклицания. Но как я ни боролся с собой, я, видно, не мог скрыть своего волнения, ибо всегда спокойные глаза Рейгарта с удивлением остановились на мне. Однако если доктор и угадал мою тайну, он был великодушен и не задавал мне вопросов.
— Значит, все невольники будут проданы? — пробормотал я снова.
— Без сомнения, всё пойдёт с торгов — таков закон. Надо полагать, Гайар и купит плантацию, ведь она граничит с его землёй.
— Гайар! О негодяй! А что же будет с мадемуазель Безансон? Неужели у неё нет друзей?
— Я слышал о какой-то тётке, у которой есть небольшое состояние. Она живёт в городе. Должно быть, Эжени будет теперь жить у неё. У тётки, кажется, нет детей, и Эжени — единственная наследница. Впрочем, не могу поручиться, что это так. Знаю только по слухам.
Рейгарт говорил спокойным, сдержанным тоном. Мне даже сначала показался странным этот тон, но я понял причину его сдержанности. У него было ложное представление о моих чувствах к Эжени. Однако я не хотел разуверять его.
"Бедная Эжени! У неё двойное горе. Неудивительно, что она так изменилась в последнее время! Неудивительно, что она была так печальна!"
Всё это я подумал про себя.
— Доктор, — сказал я вслух, — мне необходимо поехать на плантацию.
— Только не сегодня.
— Сейчас, сейчас!
— Дорогой мой Эдвард, вы не должны этого делать!
— Почему?
— Это невозможно, я не могу вам разрешить. У вас начнётся горячка. Это может стоить вам жизни!
— Но…
— Нет, нет! Я и слушать вас не стану! Уверяю вас, вам грозит горячка. Вы не должны выходить из комнаты хотя бы до завтра. Утром — другое дело. Сегодня это невозможно.
Мне пришлось подчиниться, хотя я отнюдь не был уверен, что, оставшись дома, выбрал лучший способ спастись от горячки. Причина её была во мне самом, а вовсе не в опасном ночном воздухе.
Сердце колотилось у меня в груди, кровь прилила к голове, сознание затуманилось.
"Аврора — невольница Гайара! Ха-ха-ха! Его рабыня! Гайар — Аврора! Ха-ха-ха! Это его я схватил за горло. Нет! Это змея! Ко мне! Помогите! Помогите! Воды, воды! Я задыхаюсь!.. Нет, это Гайар! Я держу его! Опять не он — это змея! О Боже! Она обвилась вокруг моей шеи! Она душит меня! Помогите! Аврора! Любимая! Не уступай ему!"
"Я умру, но не уступлю!"
"Я так и знал, благородная девушка! Я иду к тебе на помощь!"
Как она бьётся в его руках! Прочь, дьявол, прочь! Аврора, ты свободна! Свободна! Ангелы небесные!
Таковы были мои сны в эту ночь — лихорадочный бред помутившегося рассудка.
Глава XLI. ПИСЬМО
Всю ночь я то впадал в забытьё, то просыпался, то бредил, то вновь приходил в себя.
Ночь не принесла мне отдыха, и утром я проснулся, почти не освежённый.