Дінка прощається з дитинством - Осєєва Валентина
Щуплый мужичонка не торопясь слезает с телеги и, закрутив на колышке вожжи, обтирает пучком травы новые сапоги, отряхивает от пыли шапку, приглаживает редкие, прилипшие к темени седые волосы; теперь уже ясно видно его рябое, словно затолченное пшеном лицо, маленькие мышиные глазки и пучок серой бородки… Осторожно, словно на цыпочках, он снимает с задка телеги увесистый мешок и, крякнув, идет с ним к крыльцу.
– Билой муки привез… – шепчет словно про себя Федорка.
Но Динка внимательно вглядывается в жалкую фигуру согнувшегося под мешком мужичонки. Что-то горькое, вдовье чудится ей вдруг в этом рябом лице, испещренном глубокими морщинами, в крупных каплях пота на лбу, в остром кадыке на худой, жилистой шее.
"Жена у него умерла. Трое деток осталось. Может, за доброту Федорку берет… ради детей… Узнать надо".
Динка поспешно ставит за дверь кочергу и, бросив Федорке: "Выйдешь, когда позову…" – торопится на крыльцо.
– Здоровеньки булы, диду! – вежливо здоровается она, поправляя сползающий на лоб очипок.
– Здоровеньки булы! Здоровеньки булы! – кланяется мужичонка, стаскивая на ступеньку свой мешок и разглядывая Динку прищуренными от солнца, подслеповатыми глазами.
– А куда же это вы, диду, такой мешок приволокли? – с грустью и укором спрашивает Динка.
– Ну а як же? Так полагается… Что обещал, то исполнил! – с гордостью отвечает мужичонка. – Билой муки невесте в подарунок привез! А матка где? – интересуется он, отряхивая с картуза мучную пыль.
– Нема матки, я за нее… – уже строже говорит Динка. – И невесты нема у нас тут, диду…
– Як то нема? – склонив набок голову с выжженными солнцем белесыми волосами, улыбается старик.
– А вот послухайте меня, диду… Знаю я ваше горе, знаю, что жинка у вас померла и трое деточек осталось, – проникновенно говорит Динка. – Только не в той хате ищете вы невесту. Вы старый человек, диду. Мало ли на селе одиноких старух, каждая с радостью пойдет, она и деток ваших воспитает…
– Цоб! Цоб! – подбоченивается вдруг мужичонка, дергая свою бородку. – А то для чего такой разговор? Мое дело уже договорено и кончено! С батькой та с маткой договорено! А ты кто такая есть, чтоб мени указывать, га?
– А я человек, и ты человек! Совесть надо иметь, диду! Федорка – молода дивчинка, она тебе во внучки годится! И замуж пойдет по любви, за молодого хлопца! И вот тебе весь мой сказ! – решительно наступает Динка, чувствуя закипающую ярость. – Забирай свою муку и забудь дорогу в эту хату!
– Да ты кто такая есть? Я тебя первый раз бачу! Лаяла псина коло чужого тына! И Хведорка твоя гола и боса, хай скажет спасибо, что я ее беру! – визгливо кричит мужичонка, наступая на Динку.
– Ах ты ж гадина! Я с тобой, как с человеком… А ты вот как! – раздражается вдруг Динка. – Гей, Федорка! Живо! Бери дручка! – подбоченившись и яростно наступая на ошалевшего от неожиданности мужичонку, кричит Динка. – А ну, забирай свою муку и геть отсюда! Да чтоб ноги твоей поганой коло этой хаты не было!
– Да ты что, ты что, скаженна дивка! Я ж с маткой договаривался…
– Я тоби покажу – договаривался! Старый ты дурень, трухлява колода! Забирай, кажу, свой подарунок и тикай от хаты, бо я с тобой инше оступлю! – пиная ногами мешок, неистово орет Динка. – Дывысь, який женишок объявился! Ах ты ж дурень, дурень! – подбоченясь, издевается Динка; концы платка угрожающе качаются над ее головой.
Перепуганная насмерть Федорка с застывшим на лице выражением удивления и ужаса машинально машет вверх и вниз кривым дручком.
– А ты кто така есть, га? Яке твое полное право тут распоряжаться, га? Ах ты языката зараза! – придя в себя, вдруг обрушивается на Динку мужичонка и, прикрыв рукавом лицо, боком подскакивает к крыльцу.
Динка ищет глазами кочергу, но кочерга осталась за дверью. Но Динка не теряется. Ухватив с перил глиняный кувшин с квашеным молоком и яростно размахивая им, она бесстрашно наступает на жениха. Тугое квашеное молоко крупными снежками шлепается на белесую голову, на крыльцо, на ступеньки, на траву, и мужичонка не выдерживает. Подхватив на плечи свой мешок и осыпая Динку отборной руганью, он бежит к перелазу.
– Чтоб я тебя больше не бачила коло этой хаты! – орет Динка.
Мужичонка, пригнувшись, сбрасывает в телегу мешок и, нахлестывая лошадь, издали грозит кнутом.
– Передай, Федорка, своему батько: пусть только сунется теперь на мою мельницу, я вам покажу, голоштанна команда… Зараза проклятая!
– Жених! Жених! Дывытесь на его, люды добрые! Ах ты свинячий дух! – не унимается Динка.
Голос ее зычно разносится по экономии, кое-где уже кучками собираются бабы. Гремя подойниками и размахивая руками, от кучки баб отделяется Татьяна.
– Маты! Маты бегут сюда! Ой боже! Маты! – всплескивает руками Федорка.
Динка, окрыленная одержанной победой, хватает подругу за руку и тащит за собой:
– Бежим ко мне!
Федорка не сопротивляется. Взявшись за руки и поднимая ногами облака пыли, подружки мчатся по проселочной дороге… Но у самого хутора чьи-то сильные руки сжимают их в одном объятии.
– Ага! Попались, невесты! – хохочет Леня. – Попались!
– Ой, дывысь! Леня! – всплескивает руками Федорка.
Но Динка, оглянувшись назад, торопится домой. Для нее представление еще не кончено. Динка знает, что всякое достижение надо хорошо закрепить, иначе враг может обойти с тыла.
– Пойдем, пойдем! – торопит она развеселившегося Леню и забывшую все свои горести Федорку.
* * *
На террасе дружные взрывы хохота. Леня рассказывает, как, подойдя к плетню около Федоркиной хаты, вдруг увидел выскочившую на крыльцо Динку.
– Я сразу даже не понял, что это такое. Руки в боки, герсет расстегнут, на голове какой-то старушечий очипок… Да если б не Федорка, я бы просто не догадался, что это Динка… Но Федорка… Ха-ха-ха!.. Федорка рядом… с перепуганным лицом стоит и машет… вверх и вниз, вверх и вниз… какой-то палкой… Ха-ха-ха!.. – Леня падает животом на перила. – Ой, не могу…
– Ха-ха-ха!.. – звонко поддерживает его Мышка.
– Та слухайте… вона ж мне так приказала… – дергает обоих Федорка. – Маши, каже, и маши! Больше ничего не делай, только маши дручком. А сама зразу-то так хорошо с ним говорила, а потом як закричит, у меня аж руки и ноги затряслись. Стою и машу! Стою и машу, а сама себе думаю: что с этого будет?.. – взволнованно поясняет Федорка.
– Да тише! Вы мне все испортите! – сердится Динка. – Ведь сейчас прибежит Татьяна…
– Ой божечка! – пугается Федорка. – Она ж за того жениха убьет меня на месте!
– Ну да! Так мы ей и позволим! – усмехается Леня. Мышка, икая от смеха, пьет маленькими глоточками воду.
– Я не могу больше смеяться, – жалобно говорит она, но Мышкина икотка тоже вызывает взрывы смеха у развеселившейся компании.
И вдруг Динка настораживается.
– Татьяна… – громким шепотом предупреждает она, завидев в конце аллеи, за кустами, широкие рукава с красными пятнышками вышитых розанов.
– Маты… – в паническом страхе жмется к перилам Федорка.
На террасе все замолкают.
– Ну, вот что! – говорит Динка. – Живо, Федорка, снимай герсет и венок! Скорей, скорей! Давай сюда!
Федорка беспрекословно снимает герсет и венок. Динка поспешно кладет эти вещи на перила; венок сверху герсета.
– Теперь, – говорит она подруге, – иди в комнату и слушай каждое мое слово. Поняла? И не выходи, пока я сама тебя не позову.
Федорка кивает головой и послушно скрывается за открытой дверью на террасу.
– А ты, Лень, если не можешь удержаться от смеха, так лучше уйди!
– Нет-нет, не беспокойся, я удержусь! – уверяет Леня, вытирая платком потный лоб.
– И ты, Мышка, – еще строже говорит Динка, но Мышка отмахивается обеими руками.
– Нет, я тут ничего не могу, я не умею ни врать, ни притворяться… Я уйду! – унося в комнату свой стакан, говорит Мышка.
Не спуская глаз с мелькающей за кустами фигуры Татьяны, Динка быстро оглядывает террасу, макает палец в соль и, поплевав на него, устраивает себе на щеках длинные потеки. Потом, снова поплевав на палец, трет глаза.
– Что ты делаешь? – шепотом одергивает ее Леня.
– Плачу… – так же шепотом отвечает ему Динка и, накрыв голову старым платком Татьяны, усаживается на крыльце, подперев ладонью свой локоть и тихонько раскачиваясь из стороны в сторону.
– Кхе-кхе… – подозрительно закашливается Леня, но, вынырнув из-за кустов, Татьяна уже приближается к дому.
Она идет, чуть прихрамывая, но босые ноги ее ступают твердо и решительно.
– Здравствуйте, – сухо говорит она, быстро оглядывая пустую террасу, стоящего у перил Леню и поникшую головой Динку. – А ну, Диночка, где моя Федорка? – воинственно начинает она, вытирая двумя пальцами рот и тяжело дыша от быстрой ходьбы.
– Нема вашей Федорки, – тихо и скорбно отвечает ей Динка, вытирая кончиком платка глаза.
– Як то нема? Погавкала, погавкала, як собака, да и нема? Навела такого сорому на свою хату, со всей экономии бабы сбежались, последними словами доброго человека облаяла, да и нема? – уже не сдерживаясь, кричит Татьяна, но Динка прерывает ее тихим воем.
– Ой, боже мий, боже мий… – причитает она, раскачиваясь из стороны в сторону. – Тож не вона его ругала, а я… Вона ж, моя голубка, валялася у хаты, як та чурка бездыханна… Закрылися ее глазоньки ясны, побелело лыченко, як та звестка… Ой, боже мий, боже мий…
– Шо то ты кажешь, Диночка? С чого ж то вона така бездыханна валялась? – растерянно спрашивает Татьяна.
– А с того, что жизни хотела себя решить… Хорошо, набежала я на ту пору, – горестно рассказывает Динка. – Заскочила я в хату, кричу: "Федорка! Федорка!" А вона, подруга моя, закрутила на шее полотенце, накинула его на гвоздочек да и висит, як мертвое тело…
– Ой боже! – с ужасом прерывает ее Татьяна. – Да чи то правда, Диночка, что ж ты лякаешь меня, голубонька… Где моя Федора? Дэ вона, доню моя?
Динка быстрым взглядом окидывает ее из-под платка и замечает под мышкой Татьяны свернутое в узелочек платье, которое она бросила в хате на печку.
– Жива ваша Федорка… Сняла я ее с гвоздя. Чуть сама памяти не лишилась, взопрела вся, пока снимала. Брызгала ее водой, аж платье на мне взмокло, бросила я его у вас на печке… – удрученно рассказывает Динка.
Глаза у Татьяны делаются круглыми и медленно наливаются слезами.
– Вот же ж и платье твое… Ох, доню моя, неужели ж справди на такое дело вона решилась? Не обманюй меня, Диночка, бо я ж маты… Кажи, моя дитына, где Федора? Ленечка, где Федора?
Но Леня мрачно смотрит в пол.
