Тарас Шевченко та його доба. Том 2 - Рем Георгійович Симоненко

На лестнице я встретил старую графиню Бобринскую135, которая всегда за меня лжёт и вывозит меня из хлопот. Она заметила, что у меня треугольная шляпа с плюмажем (не по форме: в Аничков ездят с круглыми шляпами; но это ещё не всё)… Граф Бобринский136, заметя мою треугольную шляпу, велел принести мне круглую. Мне дали одну, такую засаленную помадой, что перчатки у меня промокли и пожелтели… Я заговорил с Ленским137 о Мицкевиче и потом о Польше. Он прервал разговор, сказав: – Mon cher ami, ce n’est pas ici le lieu de parle de la Pologne. Choisissons un terrain neutre, chez l’ambassadeur d’Autriche par exemple138…

22 декабря, суббота. В субботу был у Хитровой139. Имел долгий разговор с великим князем140. Началось журналами: «Вообрази, какую глупость напечатали в «Северной пчеле», дело идёт о пребывании государя в Москве… Пчела говорит: «Государь император обошёл соборы, возвратился во дворец и с высоты красного крыльца низко (низко!) поклонился народу». Этого не довольно: журналист дурак продолжает: «Как восхитительно было видеть великого государя, преклоняющего священную главу перед гражданами московскими!» – Не забудь, что это читают лавочники. Великий князь прав, а журналист, конечно, глуп. Потом разговорились о дворянстве. Великий князь был противу постановления о почётном гражданстве: зачем преграждать заслугам высшую цель честолюбия? Зачем составлять tiers etat, сию вечную стихию мятежа и оппозиции? Я заметил, что или дворянство не нужно в государстве, или должно быть ограждено и недоступно иначе как по собственной воле государя. Если в дворянство можно будет поступать из других состояний, как из чина в чин, не по исключительной воле государя, а по порядку службы, то вскоре дворянство не будет существовать, или (что всё равно) всё будет дворянством. Что же касается до tiers etat, что же значит наше старинное дворянство с имениями, уничтоженными бесконечными раздроблениями, с просвещениями, с ненавистью противу аристокрации и со всеми притязаниями на власть и богатства? Эдакой страшной стихии мятежей нет и в Европе. Кто были на площади 14 декабря? Одни дворяне. Сколько ж их будет при первом новом возмущении? Не знаю, а кажется, много? Говоря о старом дворянстве, я сказал: «Nous, qui sommes aussi bons gentilshommts que l’impereur et vous…» ets. Великий князь был очень любезен и откровенен. «Vous etes bien de votre famille, – сказал я ему: – tous les Romanof sont revolutsonnaires et niveleurs». «Спасибо: так ты жалуешь меня в якобинцы! благодарю, voila une reputation que manguait». Разговор обратился к воспитанию, любимому предмету его высочества. Я успел высказать ему многое. Дай бог, чтобы слова мои произвели хоть каплю добра!

Цензор Никитенко141 на обвахте под арестом, и вот по какому случаю: Деларю142 напечатал в «Библиотеке» Смирдина перевод оды В. (Г)Юго, в которой находится следующая глубокая мысль: «Если-де я был бы Богом, то я бы отдал свой рай и своих ангелов за поцелуй Милены или Хлои». Митрополит143 (которому досуг читать наши бредни) жаловался государю, прося защитить православие от нападок Деларю и Смирдина. Отселе буря.

Крылов сказал очень хорошо:

Мой друг! Когда бы был ты бог,

То глупости такой сказать бы ты не мог.

Это всё равно, заметил он мне, что я бы написал: когда б я был архиерей, то пошёл бы во всём облачении плясать французский кадриль. А всё виноват Глинка (Фёдор)144. После его ухарского псалма145, где он заставил Бога говорить языком Дениса Давыдова, ценсор подумал, что он146 пустился во всё тяжкое…

Псалом Глинки уморительно смешон.

1835

8 января. Начнём новый год злословием, на счастие…

Бриллианты и дорогие каменья были ещё недавно в низкой цене. Они никому не были нужны. Выкупив бриллианты Натальи Николаевны147, заложенные в московском ломбарде, я принуждён был их перезаложить в частном ломбарде, не согласившись продать их за бесценок. Их требуют в кабинет, и вот по какому случаю.

Недавно государь приказал князю Волконскому148 принести к нему из кабинета самую дорогую табакерку. Дороже не нашлось, как в 9000 руб. Князь Волконский принёс табакерку. Государю показалась она довольно бедна. – «Дороже нет», – отвечал Волконский. «Если так, делать нечего, – отвечал государь: – я хотел тебе сделать подарок, возьми её себе». Вообразите себе рожу старого скряги. С той поры начали требовать бриллианты. Теперь в кабинете табакерки завелись уже в 60 000 р.

Великая княгиня149 взяла у меня Записки Екатерины II150 и сходит от них с ума.

Февраль. С генваря очень я занят Петром… Придворными сплетнями мало занят…

Филарет сделал донос на Павского151, будто бы он лютеранин. Павский отставлен от великого князя152. Митрополит и синод подтвердили мнение Филарета. Государь сказал, что в делах духовных он не судья; но ласково простился с Павским. Жаль умного, учёного и доброго священника! Павского не любит Шишков153, который набил академию попами, никак не хотел принять Павского в число членов за то, что он, зная еврейский язык, доказал какую-то нелепость в корнях президента. Митрополит на место Павского предлагал Кочтова154, плута и сплетника. Государь не захотел и выбрал другого человека155, говорят, очень порядочного. Этот приехал к митрополиту, и старый лукавец сказал:

«Я вас рекомендовал государю». Qui est-ce que l’on trompe ici?156

В публике очень бранят моего Пугачёва, а что хуже – не покупают. Уваров157 большой подлец. Он кричит о моей книге, как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дундуков158 (дурак и бардаш) преследует меня своим ценсурным комитетом. Он не соглашается, чтобы я печатал свои произведения с одного согласия государя… Кстати об Уварове: это большой негодяй и шарлатан. Разврат его известен. Низость до того доходит, что он у детей Канкрина был на посылках159. Об нём сказали, что он начал тем, что был б… потом нянькой и попал в президенты Академии, как княгиня Дашкова160. Он крал казённые дрова и до сих пор на нём есть счёты (у него 11 тысяч душ, казённых слесарей употреблял в собственную работу etc, etc). Дашков (министр)161, который прежде был с ним приятель, встретив Жуковского под руку с Уваровым, отвёл его в сторону, говоря: «Как тебе не стыдно гулять публично с таким человеком!»

Ценсура не пропустила следующие стихи