Українська література » Класика » Отверженные 2 том - Гюго

Отверженные 2 том - Гюго

Читаємо онлайн Отверженные 2 том - Гюго
и его друзей. Открыл «Коринф» Грантер. Он зашел туда, привлеченный надписью Carpe horas, и возвратился ради carpes au gras. Здесь пили, здесь ели, здесь кричали; мало ли платили, плохо ли платили, вовсе ли не платили, - здесь всякого ожидал радушный прием. Дядюшка Гюшлу был добряк.

Да, Гюшлу был добряк, как мы сказали, но вместе с тем трактирщик-вояка - забавная разновидность. Казалось, он всегда пребывал в скверном настроении, он словно стремился застращать своих клиентов, ворчал на посетителей и с виду был больше расположен затеять с ними ссору, чем подать им ужин. И, тем не менее, мы настаиваем на том, что здесь всякого ожидал радушный прием. Чудаковатость хозяина привлекала в его заведение посетителей и была приманкой для молодых людей, приглашавших туда друг друга так: «Ну-ка пойдем послушаем, как дядюшка Гюшлу будет брюзжать!» Когда-то он был учителем фехтования. Порою он вдруг разражался оглушительным хохотом. У кого громкий голос, тот добрый малый. В сущности, это был шутник с мрачной внешностью; для него не было большего удовольствия, чем напугать; он напоминал табакерку в форме пистолета, выстрел из которой вызывает чихание.


Его жена, тетушка Гюшлу, была бородатое и весьма безобразное создание.


В 1830 году Гюшлу умер. Вместе с ним исчезла тайна приготовления «скоромных карпов». Его безутешная вдова продолжала вести дело. Но кухня ухудшалась, она стала отвратительной; вино, которое всегда было скверным, стало ужасным. Курфейрак и его друзья продолжали, однако, ходить в «Коринф», - «из жалости», как говорил Боссюэ.


Тетушка Гюшлу была грузновата, страдала одышкой и любила предаваться воспоминаниям о сельской жизни. Эти воспоминания благодаря ее произношению были свободны от слащавости. Она умела приправить остреньким свои размышления о весенней поре ее жизни, когда она жила в деревне. «В девушках слушаю, бывало, пташку-малиновку, как она заливается в кустах боярышника, и ничего мне на свете не нужно», - рассказывала тетушка Гюшлу.


Зала во втором этаже, где помещался «ресторан», представляла собой большую, длинную комнату, уставленную табуретками, скамеечками, стульями, длинными лавками и столами; здесь же стоял и старый, хромой бильярд. Туда поднимались по винтовой лестнице, кончавшейся в углу залы четырехугольной дырой, наподобие корабельного трапа.


Эта зала с одним-единственным узким окном освещалась всегда горевшим кенкетом и была похожа на чердак. Любая мебель, снабженная четырьмя ножками, вела себя в ней так, как будто была трехногой. Единственным украшением выбеленных известкой стен было четверостишие в честь хозяйки Гюшлу:





В десяти шагах удивляет, а в двух пугает она.


В ее ноздре волосатой бородавка большая видна.


Ее встречая, дрожишь: вот-вот на тебя чихнет,


И нос ее крючковатый провалится в черный рот.





Это было написано углем на стене.


Госпожа Гюшлу, очень похожая на свой портрет, написанный поэтом, с утра до вечера невозмутимо ходила мимо этих стихов. Две служанки, Матлота и Жиблота, известные только под этими именами[60] помогали г-же Гюшлу ставить на столы кувшинчики с красным скверным вином и всевозможную бурду, подававшуюся голодным посетителям в глиняных мисках. Матлота, жирная, круглая, рыжая и крикливая, в свое время любимая султанша покойного Гюшлу, была безобразнее любого мифологического чудовища, но так как служанке всегда подобает уступать первое место хозяйке, то она и была менее безобразна, чем г-жа Гюшлу. Жиблота, долговязая, тощая, с лимфатическим бледным лицом, с синевой под глазами и всегда опущенными ресницами, изнуренная, изнемогающая, если можно так выразиться - пораженная хронической усталостью, вставала первая, ложилась последняя, прислуживала всем, даже другой служанке, молча и кротко улыбаясь какой-то неопределенной, усталой, сонной улыбкой.


У входа в залу кабачка взгляд посетителя останавливали на себе строчки, написанные на дверях мелом рукой Курфейрака:





Коли можешь - угости,


Коли смеешь - сам поешь.







Глава вторая.


Чем кончилась веселая попойка



Легль из Мо, как известно, обретался главным образом у Жоли. Он находил жилье, так же, как птица - на любой ветке. Друзья жили вместе, ели вместе, спали вместе. Все у них было общее, даже отчасти Мюдикетта. Эти своеобразные близнецы никогда не расставались. Утром 5 июня они отправились завтракать в «Коринф». Жоли был простужен и гнусавил от сильного насморка, насморк начинался и у Легля. Сюртук у Легля был поношенный, Жоли был одет хорошо.


Было около девяти часов утра, когда они толкнулись в двери «Коринфа».


Они поднялись на второй этаж.


Их встретили Матлота и Жиблота.


- Устриц, сыру и ветчины, - приказал Легль.


Они сели за стол.


В кабачке, кроме них, никого больше не было.


Жиблота, узнав Жоли и Легля, поставила бутылку вина на стол.


Только они принялись за устриц, как чья-то голова просунулась в люк и чей-то голос произнес:


- Шел мимо. Почувствовал на улице восхитительный запах сыра бри. Зашел.


То был Грантер.


Он взял табурет и сел за стол.


Жиблота, увидев Грантера, поставила на стол две бутылки вина.


Итого - три.


- Ты разве собираешься выпить обе бутылки? - спросил Грантера Легль.


- Тут все люди с умом, один ты недоумок, - ответил Грантер. - Где это видано, чтобы две бутылки удивили мужчину?


Друзья начали с еды, Грантер - с вина. Пол бутылки было живо опорожнено.


- Дыра у тебя в желудке, что ли? - спросил Легль.


- Дыра у тебя на локте, - отрезал Грантер и, допив стакан, прибавил:


- Да, да, Легль, орел надгробных речей, сюртук-то у тебя старехонек.


- Надеюсь, - сказал Легль. - Мы живем дружно - мой сюртук и я. Он принял форму моего тела, нигде не жмет, прилегает к моей нескладной фигуре, снисходительно относится к моим движениям; я его чувствую только потому, что мне в нем тепло. Старое платье - это старый друг.


- Вод это правда! - вступив в разговор, воскликнул Жоли. - Сдарый сюрдук - все равдо, что сдарый друг.


- Особенно в устах человека с насморком, - согласился Грантер.


- Ты с бульвара, Грантер? - спросил Легль.


- Нет.


- А мы с Жоли видели начало шествия.


- Чудесдое зрелшце! - заметил Жоли.


- А как спокойно на этой улице! - воскликнул Легль. - Кто бы подумал, что все в Париже вверх дном? Чувствуется и сейчас, что здесь когда-то были одни монастыри! Дю Брель и Соваль приводят их список и аббат Лебеф тоже. Они тут были повсюду. Все так и кишело обутыми, разутыми, бритыми, бородатыми, серыми, черными, белыми францисканцами Франциска Ассизского, францисканцами Франциска де Поля, капуцинами, кармелитами, малыми августинцами, большими августинцами, старыми августинцами… Их расплодилось видимо-невидимо.


- Не будем говорить о монахах, - прервал Грантер, - от этого хочется чесаться. Тут его вдруг как прорвало:


- Брр! Я только что проглотил скверную устрицу. Гипохондрия снова овладевает мной! Устрицы

Відгуки про книгу Отверженные 2 том - Гюго (0)
Ваше ім'я:
Ваш E-Mail: