Підземка - Муракамі Харукі

Стоило ступить ногой на татами, прикоснуться к чему-нибудь холодному, как происходило все то же самое. Страх возродился. Он приходил, даже когда я принимал ванну. Я уже не мог находиться в одиночестве, мне было страшно. Страшно, когда все перед сном расходились по своим комнатам. Страшно заходить в ванную — начал специально звать жену потереть спину. Та потрет и собирается уходить, а я ей: не уходи, пока я не выйду первым (смеется).

Так вот, дикий страх от прикосновения к холодным предметам не покидал меня вплоть до конца апреля. В мае он пропал, но возникли проблемы при ходьбе — меня покачивало, — но со временем и это прошло.

Далее: книги и газеты я читать мог, а вот со словарями на долгое время пришлось расстаться. Начинаешь подбирать буквы по алфавиту — и становится тошно. Длилось такое вплоть до недавних пор. В последнее время не пробовал, но, думаю, сейчас все в порядке.

Похоже, среди пострадавших есть такие, кто до сих пор боится ездить в метро. По правде говоря, мне тоже сначала было страшно. В фирме подумали, что со мной так и будет, и предложили доезжать до Токийской станции на "синкансэне". Уже собирались купить проездной, но я отказался. Не хотел, чтобы меня баловали, не хотел бежать от неприятного. На работу вышел с десятого мая. Через неделю решил сесть в тот же поезд линии Хибия, в 7:59. Причем в тот же вагон, на то же место. Проезжая станцию Камиятё, обернулся и подумал: вот здесь. Было не по себе. Но я сдержался, и стало легко на душе. Так улетучился мой страх.

Что касается погибших, думаю, они до последнего не собирались умирать. В считанные минуты потеряли сознание. И времени прощаться перед смертью с детьми и женами у них тоже не было. Кто мог предположить, что все так случится? Может, кто-то выразится лучше меня, но я хочу сказать одно: Зачем нужны были эти жертвы?

Сотворивших это людей нужно подвергнуть лютой каре. Это я могу сказать вместо двух погибших. Я могу это сказать, потому что выжил: ради чего они должны были умирать? "И не для того, и не для сего… я не знаю, делали мои ученики". Такой ответ не годится. Они убили людей как насекомых, ради собственного эгоизма и желания. И нет им прощения. А тем временем я молюсь за упокой жертв.

Как офицер, я кое-что знал о зарине.

Кодзо Исино (39 лет)

Исино-сан, окончив военный институт, поступил на службу в воздушные силы самообороны. Теперь — в звании подполковника, то есть большая шишка.

Хотя изначально он идти в армию не собирался. Обычный парень без царя в голове. Думал закончить что-нибудь неплохое да пристроиться в хорошее место. Когда в тот же институт поступил его старший брат, съездил на экскурсию. Да, институт ему понравился, но даже предположить тогда не мог, что сам туда поступит. Он и экзамены сдавал с настроением лишь попробовать силы.

Однако после экзаменов становиться простым клерком ему не захотелось. Подумал: нет ничего плохого в том, чтобы прожить жизнь не так, как другие, — и, решившись, стал военным. Стремления "защищать страну" у него тоже особо не просыпалось. Как говорит (слегка приглушив голос) сам Исино-сан, среди поступающих в военные институты таких патриотов немного.

Характер покладистый. Не зная, что он военный, ни за что и не подумаешь. Костюм (в котором он ежедневно ходит на работу) сидит хорошо, улыбчивый, убедительный и логичный, больше похож на компетентного молодого технократа. При этом он, если можно так выразиться, работяга, имеет четкий и серьезный взгляд на мир, собственную систему ценностей. В разговоре прям. Да и не в наших интересах, чтобы он уклонялся от беседы.

Очень занят по работе. В условиях хронического недосыпа любезно согласился на интервью, за что мы очень признательны.

С детства я любил самолеты. Но не настолько, чтобы, например, фанатично собирать модели. Просто считал, что человек — создание маленькое, и хотел увидеть нечто большее. Поэтому, решив вступить в силы самообороны, я захотел стать военным летчиком. Старший брат тоже в военной авиации, но это скорее случайность. Я воспитывался в обычной семье, не имеющей никакого отношения к силам самообороны и авиации.

Но в конечном итоге я, к сожалению, пилотом не стал. Есть правило, согласно которому со зрением ниже единицы к полетам не допускают. За четыре года учебы мое зрение постепенно ухудшилось. Нельзя сказать, чтобы я изо всех сил корпел над учебниками… Хотел было обмануть комиссию, но у меня ничего не вышло (смеется). Меня срезали на допуске к полетам. Так путь летчика оказался для меня закрытым. Пришлось служить в наземных службах.

С тех пор моя должность — офицер ПВО. По всей стране в 28 местах оборудованы радары, которые следят за воздушным пространством Японии. Моя работа заключается в следующем. Если к нашей территории приблизится неопознанный самолет, я должен поднять в воздух и вести штурмовики. Отслеживая по радару, вести переговоры с летчиками и давать им указания.

Когда я понял, что не смогу стать пилотом, признаться, в душе что-то дрогнуло. Думал: что же будет дальше? Однако после долгих раздумий понял: пусть пилотом мне стать не судьба, но путь свой я уже выбрал, и нужно по нему идти. Вот с тех пор и иду.

Первое место службы было в местечке Вадзима на полуострове Ното префектуры Исикава. Почти все начинают с этого места. Звание — старший лейтенант, то есть младший офицер. Прослужил я там шесть лет.

В то время продолжалась "холодная война". Место — у самого побережья Японского моря. Чуть ли не каждый день кто-нибудь напрягал обстановку. Разумеется, сразу же поднимали в воздух самолеты. К службе я приступил в 1980 году. Вскоре после того, как Советский Союз ввел свои войска в Афганистан. Царило заметное напряжение.

Не успел я поступить на службу, как произошел инцидент с советским самолетом, вторгшимся в пространство Японии. Я увидел его на экране радара и впервые познал жестокость мирового сообщества. Задумался на личном опыте, что это такое — нарушение суверенитета страны. Приближающимся самолетам делается предупреждение: смените курс, иначе вы вторгнетесь в воздушное пространство страны. Слышит, не слышит, но курс не меняет. Приблизившись еще, самолет пересек границу. В тот момент я был в состоянии невесомости — никому такого не пожелаешь.

Вадзима — захолустье. Летом еще куда ни шло. Приезжают туристы, молодые девушки. Но с наступлением зимы остаются школьники и старики. Тоска невыносимая. Получаешь увольнение — а делать нечего. Внешняя информация поступает, но вокруг того, что хочется, нет. Я холостяк, стресс накапливается. Служить приходится под началом старших по званию, в какой-то степени зависишь от них. И это тоже своего рода стресс. Летом можно понырять с аквалангом, проехаться на машине и тем самым разрядиться, а зимой ничего этого нет. Я родом из Осаки и к суровой зиме не привык. Не сразу освоился в этих условиях. Но все же Вадзима — место прекрасное. Для меня будто вторая родина.

После шестилетней закалки меня внезапно перевели в Токио. Кардинальный поворот, да? (Смеется.) С тех пор я почти без переводов служу в Центральном штабе воздушных сил на Роппонги. За это время окончил курсы высшего командного состава в школе на Итигая (в то время), после чего меня направили в МИД. Проведя некоторое время опять на Роппонги, меня отправили на год и семь месяцев на стажировку во Францию, в Университет обороны.

Выходит, вы — элита?

Нет-нет, просто представился такой случай (смеется). Правда, все занятия велись по-французски. Пришлось попотеть, прежде чем освоил язык. Ладно диалоги, а то заставляли учить все — от европейской экономики до финансовой системы. Затем необходимо писать сочинение.

Женился я десять лет назад, вскоре после перевода в Токио. Товарищи познакомили. Двое детей. Восемь лет мальчику и пять девочке. Сейчас живу в Сайтаме. Шесть лет назад купил дом. На волне "мыльного пузыря", что ли… Просто мне выпал по лотерее выставленный на продажу дом.

По дороге на работу я пересаживаюсь на линию Юракутё. Когда погода хорошая, выхожу на Сакурадамон и иду до Касумигасэки пешком. Потом по линии Хибия до Роппонги. На дорогу в один конец уходит час пятнадцать минут.

У нас, военных, нет такого понятия, как рабочее время. Каждое подразделение служит в круглосуточном режиме. По ночам несется дежурство, чтобы моментально среагировать на происшествие. Однако мое нынешнее подразделение занимается разработкой структур и планов, войск в прямом подчинении у нас нет. Выход на службу по уставу в две смены: в 8:30 и 9:15. Требуется явиться к тому или иному времени. Хотя все приходят между полдевятого и девятью. В девять начинается совещание.

Возвращаюсь домой поздно, бывает к полуночи. Дети, естественно, спят. Работы много. Как повышать нашу обороноспособность, как развивать связи взаимопомощи между США и Японией, какой делать вклад в мероприятия ООН по поддержанию мира? Приходится один за другим доводить до ума как локальные, так и масштабные планы. Пример локального плана — замена устаревшего копировального аппарата, масштабного — выбор штурмовиков следующего поколения. Даже один копировальный аппарат — собственность государства, поэтому покупать нужно с толком. Мы же тратим налоги народа.

20 марта — период окончания финансового года, относительно спокойное время. Работы немного. Многие взяли выходной, так как это был единственный рабочий день посреди вереницы праздников. Я тоже был не против отдохнуть, но все не могут отдыхать одновременно. Поэтому поехал на службу. Показалось, что в поезде свободнее, чем обычно. Помню, ехал сидя до самой станции Сакурадамон. Совещание в тот день не проводили, и можно было ехать не торопясь. На Сакурадамон приехал в 8:20. Оттуда прошел перед Управлением полиции до Касумигасэки и через ближайший выход (А2) спустился к платформе.

Но когда я собирался пройти через турникет, увидел стоящий рядом плакат: "Произошел взрыв, движение остановлено". Я быстро пробежал глазами, но, кажется, там так и было написано. Спустился вниз, смотрю — действительно много народу скопилось. Подумал, что поезд может показаться в любую минуту, встал в очередь и жду. Но поезд и не собирался приезжать. Тогда я решил не ждать и пошел на платформу Тиёда.