Підземка - Муракамі Харукі

Я предполагаю, что количество пострадавших в результате зариновой атаки в метро, испытавших на себе ПТС, составляет 30-40 %. Пострадало более 5000 человек, и общее количество страдающих этим синдромом людей велико. 80 пациентов больницы Сэйрока мы попросили заполнить анкеты спустя три и шесть месяцев после происшествия. И в том и в другом случае количество людей, переживших флэш-бэк, превысило 30 %. Причем за три месяца их количество нисколько не уменьшилось. Осматриваю каждого в отдельности — у некоторых состояние даже ухудшилось. Тут уже в свою очередь удивляюсь я: как же они умудряются жить обычной жизнью?

Жить, не признавая в себе глубокую душевную рану, в каком-то смысле может оказаться опасным. Например, люди уходят с головой в работу или начинают выпивать больше обычного; есть среди них и такие, кто лишь распаляет себя.

Недавно у меня был один пациент. Увидев по телевизору кадры войны в Персидском заливе, он вспомнил свои душевные раны периода японо-китайской войны. События почти полувековой давности. Тогда он заколол штыком китайца. В памяти воспроизвелся этот эпизод, и он уже не мог спать спокойно. Скрываемый в глубине сознания сюжет полувековой давности внезапно словно возродился. Превратился в кошмар — и уже не уснуть.

Не исключено, что нечто похожее происходит с пострадавшими в результате зариновой атаки. Сколько ни упихивай вглубь сознания, кошмары опять неожиданно вылезают наружу.

А когда пытаются разобраться в одиночку, наоборот, становится только хуже. В таких случаях необходима помощь окружающих. Причем совсем не обязательно, чтобы это был врач-специалист. Главное — чтобы это был человек понимающий. Таково непременное условие. Например, человек поведал о своей беде, а ему говорят: "Это потому, что ты ослаб". После таких слов, наоборот, рана станет еще глубже. И как результат, очень многие слышат подобные жестокости в свой адрес. Вчера вот меня впервые посетил один пациент: окружающие постоянно твердили ему, как он слаб. Настолько, что опускались руки. Продолжайся такое дальше — и лишь разовьется недоверие к людям. Особенность всех пострадавших от зариновой атаки — то, что их не понимают в главном. Все они одиноки.

Также в обществе присутствует невидимая глазу дискриминация. Психологическая, по отношению к жертвам газовой атаки. Поэтому среди пострадавших нередки попытки скрыть собственный ущерб. Примерно так же, как прежде пытались скрыть правду пострадавшие от атомных бомбардировок.

Это лишь мое предположение, но просматривается связь с концепцией "греха" японского сообщества. В Японии издревле считалось, что люди, причастные к смерти и несчастьям, подвержены греху. И грешные по традиции отдаляются от окружения. Это не простой предрассудок — их отдаляют, но продолжают заботу о них в обществе. Не заставляют работать и в некотором смысле опекают. Тем самым, как бы отдавая должное грешникам, постепенно их вылечивают. И древняя концепция греха функционирует весьма эффективно.

Однако в последнее время само понятие "сообщества" фактически пропало, остался лишь грех в подсознании, создающий психологическое отчуждение. То есть "вокруг да около". Отношение к таким жертвам — вокруг да около. И для пострадавших это горше всего.

Второе интервью (октябрь 1996 года)

После нашего первого интервью минуло 9 месяцев. Как продвигается лечение ПТС?

За это время лечение у нас прошли около пятидесяти человек. Двадцать из них до сих пор ходят на прием. Некоторые из тех, кто уже перестал, реабилитировались полностью, некоторым лечение не подошло, и они больше не появлялись. Поэтому однозначно сказать, что всем прошедшим через нас людям стало хорошо, что они восстановились, мы не можем. Статистику реабилитировавшихся пациентов мы еще не делали, но, думаю, их наберется около половины от общего числа. Состояние у всех было очень тяжелым. Иначе они бы сюда не пришли.

Все, у кого мы до сих пор брали интервью, жаловались на ухудшение памяти. Это, чувствуется, — главная особенность. Причиной этому, пожалуй, тоже ПТС?

Действительно, у многих снизились сосредоточенность и сила духа. У некоторых это даже сказалось на способностях к размышлению. В общей цепочке — ухудшение памяти. Причина всему этому одна: посттравматический синдром. Уж очень горьки воспоминания, оставшиеся в глубине души. Вот и стремятся такие люди сократить свою деятельность до минимума. Автоматически сужают рамки активности собственной памяти.

Они пытаются сдерживать память, тратя на это всю свою энергию. Поэтому выходит, что энергии не хватает для нормального функционирования, она не направляется на обычные действия. И в целом уровень жизнедеятельности снижается. В этом — одна из особенностей ПТС.

То есть ПТС не вечен — его можно вылечить снятием напряжения?

Да, это так. По сути, состояние — именно такого характера. В некоторых случаях человека лучше не трогать, и он поправится сам. Бывают и обратные ситуации. Все зависит от того, насколько глубоко засела в душу человека травма.

Признаться, впечатление от взятых до сих пор интервью такое. Когда пострадавшим говорят, что все их осложнения — из-за посттравматического синдрома, они уходят в отказ.

Думаю, все же большая часть — из-за ПТС. Однако в снижении зрения и прочих глазных болезнях посттравматический синдром винить не стоит. Это не только психическое. Хотя есть много случаев заболеваний глаз из-за ПТС.

И еще одно сильное впечатление — все страдают в одиночку. Например, ухудшилась память — пытаются ссылаться на возраст, повысилась утомляемость — опять пытаются ссылаться на возраст. Нет таких мест и путей к ним, где люди могли бы общаться с себе подобными, беспрепятственно получать консультации специалистов. Вот они страдают и мучаются в одиночку.

Поэтому после землетрясения в Кобэ я предположил, что люди будут эвакуироваться по всей стране, и поехал с предложением о создании Приемных центров для пострадавших в Министерство здравоохранения. Но ничего не вышло. Министерство здравоохранения создавать такие центры пока не готово.

Врачей-психологов, лечащих пострадавших от зарина, кроме меня, нет. И это очень странно. Я как-то сказал одному коллеге: если найдутся другие, я хотел бы создать с ними такую сеть. В больнице Сэйрока, где я практиковал, маршрут направления больных внутри больницы в невропатологическое отделение существовал, но в других, кажется, такового не было. Обменный клапан толком не работал. Вот такое создалось впечатление. И все потому, что в крупных больницах педиатры, хирурги и психиатры работают сами по себе.

Что касается больницы Сэйрока, после землетрясения в Кобэ там образовалась группа реабилитации ПТС, состоящая из нас — психиатров, медсестер и техников. И недостатка в работе не было. Поэтому и сейчас мы с самого начала были готовы к активным действиям. Без предварительной подготовки что-либо сделать трудно.

Главный способ лечения "по Накано", как вы уже говорили ранее, — это, прежде всего, выслушать пациента. Не изменилось ли что с тех пор?

Нет, не изменилось.

Например, некоторые не могут признаться, что им страшно. В большинстве случаев им настолько страшно, что они боятся даже сказать об этом. Ведь признание в собственном страхе — это доказательство того, что они, по большей части, уже успокоились. Ну, то есть, почему-то находятся до определенной степени в смятении. Но вытягивать это из них нельзя. Они должны сами воспринять это смятение. Осознание должно их настигнуть естественным путем, и мы не имеем права их даже подталкивать. Они немного успокоятся, после чего постепенно начнут ощущать страх.

Поэтому мой способ лечения, как я уже говорил, — внимательно слушать рассказы пациентов. Как есть воспринимать их страх и боль. И в этом — главный путь. В большинстве случаев я совмещаю с беседами медикаментозный метод, и это дает результаты.

Прошло полтора года со дня происшествия, но большинство потерпевших до сих пор не могут преодолеть начальную стадию страха. Страх из них выходит очень медленно, чуть ли не по капле. Такое ощущение, что они терпели-терпели с самого дня инцидента, и вот наконец-то не в силах удерживать это в себе, и уже стучатся в ворота. Самый поздний пациент пришел на первый прием в конце августа этого года.

Он был на грани того, чтобы бросить работу. К тому времени уже взял отпуск по нетрудоспособности. Казалось бы, достаточно быстро восстанавливался, и собирался в скором времени вернуться на работу.

Есть ли случаи крушения семей?

Насколько я знаю, нет. Проблемы возникают, наоборот, на рабочих местах. Ни одна из фирм не хочет понять это "заболевание". В самых худших даже отказывают в страховании. Таких примеров до сих пор было два. Они просто саботировали выполнение этих формальностей. Каким-то образом специально оттягивали до последнего. Пострадавшим стало невмоготу, и они сами подали заявления об увольнении. От этих бы фирм не убыло, оформи они все необходимые документы. Несмотря на это — вот такое пренебрежение. И фирмы, позволяющие себе такое, — реальность.

Одна хорошая новость. Министерство труда признало нынешний посттравматический синдром "травмой на рабочем месте". Я сам подавал прошение, изложив собственное мнение по этому вопросу. И вот постановление принято официально.

Признана сама формулировка — "посттравматический синдром", но конкретное состояние заболевания, страдания простым людям не понять. Они не видны простым глазом. Поэтому хоть и готова емкость (закон), без такого содержимого, как правильное осознание, соучастие, вряд ли этот закон будет применен умело.

Да. Эта травма не телесная. Понимания не прибавляется. К тому же служащие сами скрывают свое состояние, работают, делая вид, будто с ними все в порядке. И чем дольше скрывать истинное положение вещей, тем больше состояние будет ухудшаться. Однако, как я уже упоминал, сталкиваясь с враждебностью на рабочих местах, многие бросают работу. Таким образом, пострадавшие получают двойную травму. Немало примеров, когда люди опускали руки после травмы от самого инцидента и последующей травмы от реакции общества. Каким воспользоваться способом — на самом деле, очень сложная проблема, и я считаю, будет лучше, если более активно будет применяться система денежных выплат пострадавшим.

Те, кто страдает от осложнений, — не задумываясь, стучитесь в мою дверь.