Гумор та сатира - Ян Ілліч Таксюр
А втім, не митиму й лице,
Бо є на ньому…ну, оце…
(Блищить, як бампер «Форда»)
Згадав! На ньому — гордість.
Пісня ображених патріотівМи революцію плекали,
Вели ми славну боротьбу.
Кидав нам ворог: «Радикали!»
(Бо він не був ще в СБУ).
За нами жирні, наче шкварки,
Пробрались в Раду і Кабмін.
А з нас хтось вийшов в олігархи?
Чи у банкіри? Хоч один?
А ми не менші патріоти,
Ніж ті, що зараз при ділах.
Нам панувати теж охота,
І теж ми хочемо бабла.
Нехай горять село, врожаї
І вся Вкраїна у росі!
Хай революція триває,
Бо ще накралися не всі.
Без табу
У метрополітені забороняється сідати на східці та торкатися нерухомих частин балюстради.
Один діяч естради
Торкався нерухомих
Частин балюстради.
Торкався він, значить, торкався,
Тіпа, «ваші табу,
Я свободний художник
Я бачив в гробу»,
Так цього ще мало —
Став зухвало
Сідати на східці,
І однієї нещасної миті
Щось важливе собі защемив.
В результаті, що маємо ми?
Вороги культури раді —
Танцювати не буде
Той діяч на естраді.
Жахлива sms
Сусіди смажать у печі
Люля-кебаба.…
Прийду душить тебе вночі.
Цілую. Жаба.
Киевскому интеллигентуТы от Борхеса и Маркеса икал,
От восторга поднимая свой бокал,
За культуру и духовности накал,
И вино своё дешёвое лакал.
А когда народ наш бедный заскакал,
Одуревший от обамовских лекал,
Ты на пиршество приплёлся, как шакал,
Ты печеньку свою в кровушку макал,
И в стороночке воробышком скакал,
Когда в Пушкина бросали чей-то кал…
Ну, скачи пока, скачи, ещё скачи.
Всё равно у них не выйдешь в первачи,
От стола их не получишь калачи.
Так и будешь плавать в проруби ничей,
Как шестёрка недоумков-палачей.
Тост до Дня українського журналістаПобільше брехні, фігні та інсинуацій!
Колеги-журналісти, натхненної вам праці!
Запах гениальности– Талочка, детонька, просыпайся, — сказал нежный голос. Это был голос мамы. Конечно, это был мамин голос.
Тала открыла глаза. На висках и в уголках глаз было влажно от слёз. Тала горько хмыкнула и слегка улыбнулась. Уже сорок с таким большущим хвостиком, а всё мама снится. Как маленькой девочке.
Потом она вспомнила, какой сегодня день, и вздрогнула под одеялом.
— Это хорошо, что мама приснилась. Это к удаче. К большой, большой удаче.
Наталья Михайловна решительно отбросила одеяло. Хотя, какая уж там Наталья Михайловна. Кто её так называл, кроме каких-нибудь зелёных студентов из массовки? Для всех в Киеве она была просто Наталкой, Наталочкой, или Талой. Впрочем, она привыкла, и ей так даже нравилось.
В ванной, так же решительно, собравшись духом, Тала заставила себя посмотреть в зеркало. Нет, сначала она напомнила себе, что вчера пришла со съёмок поздно, что в перерыве ей поднесли пластиковый стакан с чем-то крепким, а отказываться было неудобно. И что потом от боли она не чувствовала головы, и заснула лишь после третьей таблетки снотворного. Только так, подготовив себе алиби, Тала глянула в зеркало.
— Да, — сказала она в тишине ванной, — такая красота мир не спасёт.
Тала криво ухмыльнулась, и ещё некоторое время смотрела на себя с любопытством. «Бывают же такие неудачные сочетания», — говорил её взгляд, когда она рассматривала свой горбоносый профиль.
Нос, действительно, был великоват. Бледная кожа безрадостно морщилась возле глаз и губ. Волосы чёрные, жёсткие. И ничего с ними не поделаешь, торчат в разные стороны. Вот, пожалуй, только глаза…
Но в глаза свои Тала смотреть не любила. Ей тут же хотелось плакать от того, что она там видела. А плакать ей сегодня нельзя. Она должна быть твёрдой, деловой. Тала видела одну такую режиссёршу в американском фильме. И ей хотелось быть похожей на неё. Остроумная, независимая, презирающая неудачи.
Хотя, вот насчёт глаз Талочка была несправедлива. Они были по-своему красивыми. Чёрные, с чуть опущенными вниз уголками. То горящие, то тёмные, глубокие. И оттуда, из этой глубины, словно смотрела сама Тала. Подлинная, настоящая. Со всей своей жалостью к миру. Со всей своей неугасающей надеждой. С любовью ко всем — плохим и хорошим, целующим и обижающим. Всякий, кто захотел бы заглянуть в эти два тёмных тоннеля, которые вели к Талочкиной душе, встретил бы такую нежность, такую готовность восхищаться самым ничтожным созданием, такую способность прощать, что отголосок будущего рая, где люди будут любить друг друга просто так и радоваться друг другу просто так — это дыхание рая коснулось бы сердца заглянувшего,