Отверженные 2 том - Гюго
Боясь нагнуться, чтобы не выдать себя, пленник не перерезал пут на левой ноге.
Между тем бандиты опомнились от испуга.
- Не беспокойся, - обращаясь к Тенардье, сказал Гнус, - одна нога у него привязана, и ему не уйти. Могу ручаться. Эту лапу я сам ему затянул.
Но тут возвысил голос пленник:
- Вы подлые люди, но жизнь моя не стоит того, чтобы так уж за нее бороться. А если вы воображаете, что меня можно заставить говорить, заставить писать то, чего я не хочу говорить и чего не хочу писать, то…
Он засучил рукав на левой руке и прибавил:
- Вот, глядите!
С этими словами он вытянул правую руку и приложил к голому телу раскаленное до свечения долото, которое держал за деревянную ручку.
Послышалось потрескивание горящего мяса, чердак наполнился запахом камеры пыток. У Мариуса, обезумевшего от ужаса, подкосились ноги; даже бандиты, и те содрогнулись. Но едва ли хоть один мускул дрогнул на лице этого удивительного старика. Меж тем как раскаленное железо все глубже погружалось в дымящуюся рану, невозмутимый, почти величественный, он остановил на Тенардье беззлобный прекрасный взор, в возвышенной ясности которого растворялось страдание.
У сильных, благородных натур, когда они становятся жертвой физической боли, бунт плоти и чувств побуждает их душу открыться и явить себя на челе страдальца; так солдатский мятеж заставляет выступить на сцену командира.
- Несчастные! - сказал он. - Я не боюсь вас, и вы меня не бойтесь.
Резким движением вырвав долото из раны, он бросил его за окошко, остававшееся открытым. Страшный огненный инструмент, кружась, исчез в темноте ночи и, упав где-то далеко в снег, погас.
- Делайте со мной, что угодно, - продолжал пленник.
Теперь он был безоружен.
- Держите его! - крикнул Тенардье.
Два бандита схватили пленника за плели, а человек в маске, говоривший голосом чревовещателя, встал перед ним, готовый при малейшем его движении размозжить ему череп ключом.
В ту же минуту внизу за перегородкой, в такой непосредственной от нее близости, что Мариус не мог видеть собеседников, он услышал тихие голоса:
- Остается одно.
- Укокошить?
- Вот именно.
Это совещались супруги Тенардье.
Тенардье медленно подошел к столу, выдвинул ящик и вынул нож.
Мариус беспокойно сжимал рукоятку пистолета. Непростительная нерешительность! Вот уже целый час два голоса звучали в его душе: один призывал чтить завет отца, другой требовал оказать помощь пленнику. Непрерывно шла борьба голосов, причиняя ему смертельную муку. Он все лелеял надежду, что найдет средство примирить два долга, но так и не нашел. Между тем опасность приближалась, истекли все сроки ожидания. Тенардье, с ножом в руках, о чем-то думал, стоя в нескольких шагах от пленника.
Мариус растерянно водил глазами, - к этому, как последнему средству, бессознательно прибегает отчаяние.
Внезапно он вздрогнул.
Прямо у его ног, на столе, яркий луч полной луны освещал, как бы указуя на него, листок бумаги. Мариусу бросилась в глаза строчка, которую еще нынче утром вывела крупными буквами старшая дочь Тенардье:
Легавые пришли.
Неожиданная мысль блеснула в уме Мариуса: средство, которое он искал, решение страшной, мучившей его задачи, как, пощадив убийцу, спасти жертву, было найдено. Не слезая с комода, он опустился на колени, протянул руку, поднял листок, осторожно отломил от перегородки кусочек штукатурки, обернул его в листок и бросил через щель на середину логова Тенардье.
И как раз вовремя. Тенардье, поборов последние страхи и сомнения, уже направлялся к пленнику.
- Что-то упало! - крикнула тетка Тенардье.
- Что такое? - спросил Тенардье.
Жена со всех ног кинулась подбирать завернутый в бумагу кусочек штукатурки. Она протянула его мужу.
- Как он сюда попал? - удивился Тенардье.
- А как еще, черт побери, мог он, по-твоему, попасть сюда? Из окна, конечно, - объяснила жена.
- Я видел, как он влетел, - заявил Гнус.
Тенардье поспешно развернул листок и поднес его к свече.
- Почерк Эпонины. Проклятие!
Он сделал знак жене и, когда та подскочила, показал ей написанную на листе строчку. Затем глухим голосом отдал распоряжение:
- Живо! Лестницу! Оставить сало в мышеловке, а самим смываться!
- Не свернув ему шею? - спросила тетка Тенардье.
- Теперь некогда этим заниматься.
- А как будем уходить? - задал вопрос Гнус.
- Через окно, - ответил Тенардье. - Раз Понина бросила камень в окно - значит, дом с этой стороны не оцеплен.
Человек в маске, говоривший голосом чревовещателя, положил на пол громадный ключ, поднял обе руки и трижды быстро сжал и разжал кулаки. Это было сигналом бедствия команде корабля. Разбойники, державшие пленника, тотчас оставили его; в одно мгновение была спущена за окошко веревочная лестница и прочно прикреплена к краю подоконника двумя железными крюками.
Пленник не обращал никакого внимания на то, что происходило вокруг. Казалось, он о чем-то думал или молился.
Как только лестница была прилажена, Тенардье крикнул:
- Хозяйка, идем!
И бросился к окошку.
Но едва он занес ногу, как Гнус схватил его за шиворот.
- Нет, шалишь, старый плут! После нас!
- После нас! - зарычали бандиты.
- Перестаньте дурачиться! - принялся увещевать их Тенардье. - Мы теряем время. Фараоны у нас за горбом.
- Давайте тянуть жребий, кому первому вылезать, - предложил один из бандитов.
- Да что вы, рехнулись? Спятили? - завопил Тенардье. - Видали олухов? Терять время! Тянуть жребий! Как прикажете, на мокрый палец? На соломинку? Или, может, напишем наши имена? Сложим записочки в шапку?
- Не пригодится ли вам моя шляпа? - крикнул с порога чей-то голос.
Все обернулись. Это был Жавер.
Он, улыбаясь, протягивал свою шляпу бандитам.
Глава двадцать первая.
Всегда надо начинать с ареста пострадавших
Как только стемнело, Жавер расставил своих людей, а сам спрятался за деревьями на заставе Гобеленов, против дома Горбо, по ту сторону бульвара. Он хотел прежде всего «засунуть в мешок» обеих девушек, которым было поручено сторожить подступы к логову. Но
