Благодарный Еродій - Сковорода Григорій

Будь только малым доволен. Не жажди ненужнаго и лишняго. Не за нужным, но за лишним за? море пловут. От ненужнаго и лишняго — всякая трудность, всяка погибель. Всякая нужность видь есть де?шева и всякая лишность есть до?рога. Для чего дорога и трудна? Для того, что не ну?жна и напротив того. Мы гайстры есмы. Ямы зеліе, вкушаем зерно, поядаем змій, рhдко снhдаєм буфоны и пищи никогда не лишаемся; только боимся прожорливости. О боже! Кая чародhйка ослhпила очи наши не видhти, что природная ну?жда малою малостію и малским малым удовляется и что необузда?нная похоть есть тожде, что питливая піявица, раждающая во един ден тысящу дщерей, никогда же рекших: "Довл?ет!>

П и ш е к. Отрыгну слово еллинское ??????? (мала эй) или турское пек эй.— "Вельми? добрh". "Благо же!" Но питливая піявица разноо?бразно из околичностей может видь помалу-малу насосать себh многаго добреца, но уже сухая ваша, немазаная, по пословицh, и нhмая благодарность, скажи, молю, кія? вам принесет плоды? Чино?к ли, или грунтик, или имперіалик, что ли? Скажи, умилосердись!

Е р о д і й. Она нам не приносит многих плодов, но един великій.

П и ш е к. В одном не много видь добраго найдешь.

Е р о д і й. Отец наш словословит, что все всяческое, всякая всячина и всякая сплетка, соплетающая множество, нhсть блаженая; токмо блаженное есть едино тое, что единое точію есть. Но сем едином, сего же ради и святом, птица обрhте себh храмину и горлица гнhздо себh; еродіево же жилище предводителствует ими. "Окаянен (рече) всяк человhк есть и всуе мятется, не обрhтшій единое".

П и ш е к. Да подай же мнh в руки оное твое единое!

Е р о д і й. Премудрая и цhломудрая госпо?же! Наше добро во огнh не горит, в водh не тонет, тля не тлит, тать не крадет. Как же вам показать? Я единосердечен отцу есмь и в том, что щастія и нещастія нелзя видетh. Обоє сіє дух есть, простhе сказать — мысль. Мысли в сердцh, а сердце с нами, будьте со своими крылами. Но сердце нивидное. Ведро ли в нем и весна, и брак или война, молнія и гром,— не видно. Отсюду-то и прелщеніе, когда нещасных щасливыми, вопреки же, блаженных тво?рим бhдными.

П и ш е к. Однак я ничему не вhрю, поколь не ощупаю и не увижу. Таковая у мене из младых лhт мода.

Е р о д і й. Сія мода есть слhпецкая. Он ничему не вhрит, поколь не ощупает лбом стhны и не падет в ров.

П и ш е к. По крайней мhрh назови именем духовное твое оное едино. Что ли оно?

Е р о д і й. Не хочется говорить. Певно, оно вам постылою покажется пустошью.

П и ш е к. Здhлай милость, открой! Не мучи.

Е р о д і й. Оно еллински именуется — ????? или ??????????? 7 (эвфросина).

П и ш е к. Но протолкуй же, Христа ради, что значит сія твоя харя?

Е р о д і й. Будете видь смhяться.

П и ш е к. Что ж тебh нужды? Смhх сей есть пріятельскій.

Е р о д і й. Оно есть веселіє и радость.

П и ш е к. Ха! ха! ха! ха!.. Христа ради, дай мнh отдохнуть... Уморишь смехом... Здравствуй же и радуйся, гол да весіол! Ты мнh сим смhхом на три дня здравія призапасил.

Е р о д і й. Для мне видь лучше веселіє без богатства, нежели богатство без веселія.

П и ш е к. О мати божая, помилуй нас!.. Да откуду же тебh радость сія и веселіє? Оттуду, что ты гол? Вот! в какую пустошь ваша вас приводит благодарность. Хорошо веселиться тогда, когда есть чем. Веселіє так, как благовонное яблочко. Оно не бывает без яблони. Надежда есть сего яблока яблонь. Но не тве?рда радостh, вhтренно веселіє есть что ли? Пустая мечта — мече?тна пустыня, соніе востающаго.

Е р о д і й. Воистину тако есть. Всяк тhм веселится, что обожает, обожает же тое, на что надhется. Павлин надhется на красоту, сокол на быстроту, орел на величество, еродій же веселится тhм, что гнhздо его твердо на единh. Порицаете во мнh тое, что я гол да весіол. Но сіє же то самое веселит мене, что моя надежна надhжа не на богатствh. Надhющійся на богатство в кипящих морских волнах ищет гавани. Радуюся и веселюся, яко гнhздо наше не на сахарном ліодке?, не на золотом пhскh, не на буяном возкh, но на облачном столпh возлюбленнаго храма, красящаго всю кифу, кифу адамантову, святаго Петра кифу, ей же врата адова вовhк не одолhют. Впротчем, в кую суету наша нас вводит благодарность? Не клевещите ее. Она никогда не низводит во врата адова. Она избавляет от врат смертных. Благодарность входит во врата господня, неблагодарность во адская, возлюбив суету мыра сего паче бысерей, иже суть заповhди господни, и путь нечестивых, аки свинія блато, предизбравшая паче пути, им же ходят блаженны непорочный. Что бо ест оный бог: "В них же бог мыра сего ослhпил разумы"? Бог сей есть неблагодарность. Всh духом ея водимый, аки стадо гергесенское, потопляются во езерh сует и увязают во блатh своих тлhнностей, ядуще вся дни живота своего и не насыщающеся, жаждущіи, ропотливы и день от дня неблагодарны; понеже бо не искусиша божія заповhди имhти в разумh и презрhли вкусити ангелскаго сего хлhба, услаждающаго и насыщающаго сердце; сего ради предаде их вышній во свинныи мудрованія искати сытости и сладости там, гдh ея не бывало, и боятися страха, идh же не бh страх, дабы из единыя несытости 300 и из единыя неблагодарности 600 родилося дщерей во истомленіе и мученіе сердцам и тhлесам их и во исполненіе Исаиных слов: "Сами себh ражжегосте огнь вожделhній ваших, ходите убо во пламенh огня вашего и опаляйтеся". Не гордость ли низвергнула сатану в преисподнюю бездну? Она изгнала из рая Адама. Что убо есть рай? Что ли есть благовидная свhтлость высоты небесныя, аще не заповhди господни, просвhщающія очи? Что же паки есть гордость, аще не бhсовская мудрость, предпочитающая драгоцhнныя одежды, сластныя трапезы, свhтлыя чертоги, позлащенныя колесницы и аки бы престол свой поставляющая вышше скиптра и царствія божія, вышше воли и заповhдей его? Не только же, но и всh служебный духи (разумhй, науки мырскія) возносятся и возсhдают вышше царицы своея, вышше божія премудрости. Кто есть мати сих блядивых и презорливых бhсиков? — гордость. Гордости же кто мати? — зависть. Зависти же кто? — похоть. Похоти же кто? — неблагодарность. Неблагодарности же кто? — никто! Тут корень и адское тут дно. Сія адская душка, жаждна утроба, алчная бездна, рай заповhдей господних презрhвшая, никогда же ничим же удовляется, дондеже живет, пламенем и хврастіем похотей опаляется, по смерти же го?рhе жжется угліем и жупелем своих вожделhній. Что бо есть сердце, аще не пещь, горящая и дымящая вhчно? Что же паки есть смерть, аще не от снов главный сон? Беззаконную бо душу, не спящую видь во внутреннем судилищh, зерца?лом, тайно образующим живо беззаконія, тайно уязвляет свhжая память, во снh же го?рhе ужасными ме?чтами, страшными привидhній театрами и дикоо?бразными страшилищами смущает и мучит таяжде вhчности памятная книга, грозящи достойною местю. Из неблагодарнаго сердца, аки из горнила вавилонскаго, похотный огнь пламенными крилами развhваяся, насиліем сердце восхищает, да, яже наневидит, та?яжде и творит и тhмижде мучится. Ничто же бо есть вhчная мука, токмо от самаго себе осуждатися, быти достойным мести. Грhх же достоинством, аки жалом, уязвляет душу, покрывающей тмh и находящу страху. Надлhтает же страх оттуду, яко помыслы, не обрhтая помощи, аки гавани, и не видя ни малаго свhта надежды; помышляя, ужасаются, разсуждая, недоумhвают, како бы улучити исход злоключенію... Отсюду раскаеваются без ползы, болят без отрады, желают без надежды. Вот сей есть исход сердцу неблагодарну!

П и ш е к. Уа! Как балалайку, наладил тебе твой отец. Бряцаешь не вовся глупо. Для мене мило, что сердце есть то же, что пещь.

Е р о д і й. Всякое сердце есть жертвенник, огнище или каминок...

П и ш е к. Что же ты замолк?

Е р о д і й. Желаніе есть то неугасаемый огнь, день и нощь горящій. Дрова суть то вся, желаемая нами. Сіє горнило и сія бездна — угліе огненное, куреніе дыма восходящія до небес и нисходящія до бездн пламенныя волны вhчно изблевает, са?ма сущи морских бездн и ширина небес всhх. Тут-то слично подобает сказать святаго Iси?дора слово. "О человhче! Почто дивишься высотам звhздным и морским глубинам? Внійди в бездну сердца твоего! Тут-то дивися, аще имаши очи". О, глубокое сердце человhку, и кто познает его? О, сердце и воля, безпредhльный и безконечный аде!

П и ш е к. Видь же и твое сердце горит, и курит, и дымится, кипит, клокощет, пhнится. Так ли?

Е р о д і й. Со?дома видь горит, курит и протчая, сирhчь неблагодарное сердце. О всhх бо неблагодарных пишется: "Горе им, яко в путь Каинов поидоша..." Но не всh же суть сердца? Каиновы. Суть и Авелевы жертвенники благовонныи, яко кадило дым, возвhвающіи во обоняніе господа вседержителя. Не вhсте ли, госпоже моя, яко пеларгіянскій род есмы, раждаемый ко благодарности? Сего ради и от человhк благочестивый нашим именем знаменаются (еродіос), божіе бо благоуханіе есмы. Не воздаєм безумія богу, тщаніем не лhнивы, духом горяще, господе?ви работающе, упованіем радующеся, скорби терпяще, в молитвах пребывающе, о всем благодаряще, всегда радующеся.

П и ш е к. Развh же у вас благочестіе и благодарность есть тожде?

Е р о д і й. Развh же то не тожде есть: благое чествовать и благій дар за благо почитать? Благочестіе чествует тогда, когда благодарность почтет за благое. Благочестность есть дщерь благодарности. Благодарность есть дщерь духа вhры. Тут верх... Вот вам Араратска гора!

П и ш е к. Признаюся, друже, что сердце мое нудится дивитися сердцу, неописанной (по глаголу твоему) безднh. Оно мнh час от часу удивителнhе. Слово твое дhйствует во мнh, будьто жало, впущенное в сердце пчелою.

Е р о д і й. Сего ради ублажаю вас.

П и ш е к. О чем?

Е р од і й. О том, что ваше желаніе, или аппетит, начал остритися ко единой сладчайшей и спасителнhйшей со всhх пищей пищh. Как денница солнце, так и сіє знаменіе ведет за собою здравіе. Недужной утробh мерзка есть ядь самая лучшая и яд для нея. Здравое же и обновленное, яко орляя юность, господем сердце преображает и яд в сладкополезну ядь. Кая спасителнhе пища, как бесhда о богh? И всh гнушаются. Что горестнhе есть, как пароксизмами мырских сует волноватися? И всh услаждаются. Откуду сія превратностh? Оттуду, яко глава у них болит. Бо?льны, послhды же ме?ртвы, и нhсть Елиссея сих умонеду?жных и сердобольных отроков воскресити.