В глуши - Марко Вовчок

Марко Вовчок

В ГЛУШИ

Роман

I
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

Il est temps que je me repose;

Je suis terrassé par le sort.

Ne me parlez pas d’autre chose

Que des ténèbres où l’on dort!

Que veut-on que je recommence?

Je ne demande désormais

A la création immense

Qu’un peu de silence et de paix!

V. Hugo 1 2

Молодой помещик Владимир Петрович Хрущов, только что возвратившийся в свою вотчину из долговременного заграничного путешествия, сидел с сигарою на балконе и слушал доклад управителя, худого старика с узеньким лбом, ястребиным носом и тонкими губами, на вид давнего и приближенного барского слуги, в старомодном ливрейном сюртуке. Молодой помещик слушал доклад рассеянно, пускал клубы сигарного дыма и задумчиво смотрел на тропинку, едва заметно змеившуюся в густой зелени запущенного, заглохшего огромного сада с липовыми тенистыми аллеями и целыми зарослями сирени, черемухи, роз, боярышника и жасминов. Владимиру Петровичу Хрущову было лет тридцать или под тридцать. Все в нем - прекрасные ногти, белоснежное белье, простой, но изящный костюм - обличало человека, принадлежащего к так называемому порядочному обществу, и наружность у него была самая привлекательная. Общему впечатлению вредило только выражение усталости и апатии, которыми было проникнуто все его существо. В его больших продолговатых, замечательно красивых карих глазах не было ни огня, ни блеска; движения отличались медленностью и вялостью. Он часто улыбался, но как улыбаются те люди, чьи мысли где-то далеко, за тридевять земель от окружающего, и в этой блуждающей безучастной улыбке не было ничего живого: она не озаряла, а скорее мертвила его лицо. Казалось, он недавно перенес или опасную долгую болезнь, или тяжкие испытания. Последнее было вероятнее: бледность его лица нельзя было назвать болезненною; стройная фигура не являла никаких признаков хилости, а на голове у него роскошно вились блестящие темные кудри, которых бы не пощадил тяжелый недуг.

- Уж и не знаю, куда мир грядет! - торжественным и даже несколько зловещим тоном закончил управитель повествование об одном из многих случаев мужицкой испорченности и предерзости. Имея постоянное общение с местной духовной властью, олицетворяемой красноречивым отцом Павлом, он усвоил себе некоторые славянские глаголы и взял привычку при всех неприятных ему житейских обстоятельствах знаменательно упоминать о геенне огненной, всевидящем оке, разрушении мира, праведном воздаянии и тому подобных вещах.

Наступившее молчание вывело Хрущова из задумчивости, и он с улыбкою вопросительно обратил глаза на старика.

- Не знаю, куда грядет мир! - повторил старик еще торжественнее и зловещее, медленно, глубоко вздохнул и сжал свои тонкие бесцветные губы.

- Уж вы чересчур мрачно смотрите на мир, Федосей Егорович,- сказал Хрущов, вставая и тем давая понять, что аудиенция окончена.

- Чего изволите? - спросил Федосей Егорович.

- Вы чересчур мрачно... то есть худо смотрите на мир,- пояснил Хрущов.

- Помилуйте, Владимир Петрович, как же я могу хорошо смотреть? Какие теперь времена настали?.. Беззаконие и запустение... Вот вы изволили прибыть в свою вотчину, от бога поставлены отцом подданных, а никто того и не внимает... А в прежние времена, как, бывало, покойный папенька,- царство ему небесное! - изволят пожаловать, так во всем имении ликование и перетряс... Всякий, бывало, свою дань несет... Повар чем свет миндальный храм испечет и ждет, стоит с блюдом в передней, не шелохнется... А теперь я говорю ему: Антошка, барин прибыл. И что ж он мне отвечает? «Коли,- говорит,- барин даст хорошую плату, так я могу ему готовить. Прошли,- говорит,- те часы, когда я даром служил!» Еретик, говорю я ему, хулитель! Будет тебе воздаяние по делам твоим! Всевидящее око...

- Вы напрасно его укоряли, Федосей Егорович,- прервал Хрущов,- он прав...

- Чего изволите?

- Повар прав, что не соглашается трудиться даром,- продолжал Хрущов,- да я бы и не желал, чтобы кто-нибудь даром для меня трудился... Вы назначьте ему жалованье, переговорите с ним, сколько он желает...

Слушая это, Федосей Егорович все более и более поджимал губы, что у него всегда служило признаком сильного душевного движения.

Хрущов прошелся по балкону, приостановился, поглядел в сад, опять прошелся и, видя, что Федосей Егорович не двигается с места, сказал:

- Так вы переговорите с Антоном, Федосей Егорович...

- Воля ваша, Владимир Петрович,- отвечал старик с сдержанным огорчением,- а я не могу прикасаться к такому татю... Я вас на руках носил, и как же я теперь могу...

- Ну, как знаете, как знаете. Я вас вовсе не принуждаю,- прервал Хрущов.

- Если вам, Владимир Петрович, угодно попускать всякое беззаконие, так это - знамение, что вы меня изгоняете из своей службы...

- Что вы, Федосей Егорович! Вы знаете, как я вами дорожу...

- Видно, нам, верным слугам, час в могилу сойти, Владимир Петрович! Наступили такие времена!

- Вы постарайтесь примириться, Федосей Егорович, с новыми порядками... Ведь нам с вами их не переделать!

- Антихрист приближается, Владимир Петрович! Грозит грешной земле разрушение!

- А она как цветет-то, поглядите! - сказал Хрущов, указывая на цветущий сад.

- Этот цвет - един тлен, Владимир Петрович!

- Все тлен, Федосей Егорович, все тлен! - проговорил Хрущов, начиная снова прохаживаться по балкону.

Только святая равноапостольная церковь за вас,- продолжал Федосей Егорович,- отец Павел как услыхал, что изволили прибыть, сейчас пожелал благодарственный молебен отслужить. Нынешний день побоялся беспокоить с дороги, а завтра придет...

- И прекрасно, я очень рад,- отвечал Хрущов.- Что, он здоров?

- Подкрепляет его вера его и упование…

Хрущов остановился, стал опять бесцельно глядеть в сад и опять впал в задумчивость.

Федосей Егорович несколько минут наблюдал за барином, затем спросил:

- Прикажете дать знать в Райское о приезде?

Хрущов перевел свои безучастные глаза с садовых кущей на управителя, как бы затрудняясь сообразить, о чем его спрашивают.