Підземка - Муракамі Харукі

В такие минуты ничего не поделаешь. Печально.

В конце недели устаешь так, что никуда ехать не хочется. Даже не улицу выходить. Товарищи зазывают поиграть в гольф, так если бы не это — торчал бы целыми днями в четырех стенах. Настолько сильно устаю. Некоторое время даже не мог выпивать. Пью и чувствую — что-то не то. От стакана пива сердце словно выпрыгивает. И что бы ни пил, все невкусно. Отпустило… а когда меня отпустило? С этого лета. Пить начал, но все равно уже не то.

Забываю вещи. Как какой-нибудь старый маразматик. Кажется, в последнее время стало лучше, но что говорил накануне, уже не помню. Кажется, что в одночасье постарел лет на 10-15. Словно уже начал выживать из ума. Может, и это восстановится со временем, но прежнему уже не бывать. Полное восстановление невозможно. И я это понимаю.

Горше всего то, что не видно границ заболевания. Почувствуешь себя неважно на рубеже сезонов, и сам понять не можешь, простуда это, или еще что-нибудь. В больнице толком не объяснить. Можете представить, если думать не обо мне, а о человеке лет на десять старше. Например, играем мы вместе в гольф. Разговариваю с людьми лет на 10-15 старше себя. Степень усталость примерно та же. И если раньше, слыша от них: а-а, устал, — я предлагал повести машину на обратном пути, то сейчас сам так устаю, что не до руля. По молодости мог играть в гольф и три, и четыре дня подряд, а сейчас хочется вернуться домой уже после двух. И еще — я перестал есть скумбрию. Я очень люблю скумбрию, но в последнее время покрываюсь от нее крапивницей. Подсело зрение. Может, это возрастное, но похоже на старческую дальнозоркость.

Стоит начать думать обо всем этом, и становится не по себе. Вот и стараюсь по мере сил не думать. Но от работы никуда не денешься… Например, весь прошлый год я ходил на работу, но ничего толкового делать не мог. Мы — коммивояжеры, о некоторых вещах приходится задумываться на полгода, на год вперед. Но если честно, я этого уже не мог. Не было у меня сил видеть и думать о вещах на перспективу. Не было даже духа. По меньшей мере, так было весь прошлый год. Но это касается не только работы. В плане развлечений — все то же самое. Ни на что не тянет. Коллеги по работе вникают в мои обстоятельства и около года терпят и заботятся обо мне. Однако спустя год они видят во мне нормального человека, и требуют от меня ответов. И я понимаю, что должен находить эти самые ответы. Сам настраиваю себя: нужно будет постараться и в этом году.

Считаю, что Асахару лучше как можно скорее судить и казнить. Растягивать такие вещи в суде — смысла нет.

Линия Хибия

Разные поезда

Следовавшие за "зариновым" A720 S три поезда А621Т (отправление от Кита-Касугабэ), А785К (отправление от Кита-Сэндзю), A666 S (отправление от зоопарка Тобу) прекратили движение соответственно на станциях Хаттёбори, Каябатё, Нингётё. Так как A720 S остановился на Цукидзи, им ничего не оставалось, кроме того, чтобы, как бильярдным шарам, скопиться на предыдущих станциях. В этих поездах ехала следующая пара.

Куда смотрела до сих пор полиция?

Масаюки Миками (30 лет)

Работает в компании, торгующей французскими автомобилями. Если точнее — принимает заказы на постгарантийное обслуживание и оказывает техническое содействие дилерам. Работает в этой фирме полтора года, раньше сам был дилером, но — немецких марок. После инцидента с зарином съездил во Францию на месячную стажировку. В машинах покопаться любит. Но лично для него, чем больше поломок — тем больше он занят, мало поломок — лафа.

Тридцать лет, но в нем еще играет юность. Конечно, может, из-за такого специфичного интервью лицом к лицу, но создается впечатление, что он совсем не болтун. Целый час — весь свой обеденный перерыв — он, попивая кофе, рассказывал нам свою историю в кафе недалеко от фирмы. На вопросы отвечал спокойно, сдержанно. И лишь когда он критиковал подход государства к зариновому инциденту, на его лице проявились эмоции. Семья — жена и ребенок двух с половиной лет. Живет в префектуре Сайтама.

Хобби — автомобили и рок-группа. По выходным арендуют для репетиций сцену. Остальным членам группы по 26-27 лет. "Да, мало кто продолжает играть после тридцати", — говорит г-н Миками. Любимая группа — "Рэйнбоу" Ричи Блэкмора. Азартным играм не подвержен, не курит. Выпивает чуть-чуть и только за компанию. В основном любит работать.

По утрам выхожу из дома в 7:15. Со станции Ниси-Кавагути еду до Уэно на линии Кэйхин-Тохоку. Там пересаживаюсь на линию Хибия и еду до Хироо. От двери до двери занимает час с четвертью.

Поезда — и тот, и другой — под завязку. В пути ничего особенного не делаю. Так, иногда слушаю музыку. На работу прихожу в половине девятого, рабочий день с девяти. Еду я с запасом, поэтому не помню, чтобы когда-либо опаздывал.

На Уэно обычно сажусь в передние вагоны — в первый или второй. Но в какой из них сел в тот день, не помню. Не смог ответить я на этот вопрос и в полиции. Поезд остановился, я вдруг вышел на какой-то станции, ехал до работы на такси. Где я вышел, толком не помню. На Каябатё или Хаттёбори?

В вагоне объявили о взрывчатых веществах, там поезд и остановился. Движение вряд ли скоро восстановится, оставалось только ехать на такси. Я быстро вышел и тут же поймал тачку. Пока ехал, слушал по радио о взрывчатке в метро.

Только выйдя из вагона, я увидел двух-трех лежавших на платформе пассажиров. Подумал: наверное, им плохо, — но особого значения не придал. Их уже уносили на себе служащие метро. Но я быстро прошел мимо — нужно было такси ловить. Чувствую, правильно сделал. Чуть позже поймать такси там было уже невозможно. Благодаря этому добрался на работу до девяти.

В тот момент я чувствовал себя вполне нормально. Но потом начались непонятки: вокруг все какое-то мрачное, состояние неважное. Подкатывает тошнота. Тем временем коллеги, насмотревшись телевизора, устроили панику: дескать, это ядовитый газ. Сообщали, что, вдохнешь его — и вокруг все мрачнеет. Тогда я и понял, что со мной. Также они сообщили, что рекомендуется немедля пойти в больницу — и я пошел в ближайшую, на Хироо.

Было это в половине одиннадцатого. К тому времени там уже было порядка тысячи пострадавших. Первым делом взяли кровь на анализ, а затем предложили госпитализацию, объяснив, что низкий уровень холинэстеразы. Сейчас уже точно не помню, но у меня было где-то 60-70 при норме 140. Поставили капельницу, но уколов не делали. Мол, нет лекарств.

Так я в конечном итоге провел в больнице три дня. Палата четырехместная, вообще-то она предназначена для тяжелобольных, но, кроме меня, там был еще один пострадавший от зарина, остальные — обычные больные. Позвонил жене, она приехала. Особого беспокойства не было. Так, вроде: ну, так получилось. В то время мы еще не имели понятия, что это такое — зарин.

Состояние — мрак перед глазами. Ляжешь на бок, поспишь, ничего особого. Аппетит тоже есть — я ел как обычно. В день выписки уровень холинэстеразы вернулся к 120-130. Зрачки продолжали оставаться меньше, чем у нормальных людей. Темновато, но постепенно привык — я уже сам толком не понимал, темно или нет. Тяжести, боли не было, лишь, когда ходил быстрым шагом, делал резкие движения, появлялась одышка.

Всю ту неделю на работу я не ходил, пошел в следующий понедельник. Зрачки какое-то время оставались маленькими, но это мне никак не мешало. Никаких осложнений не последовало. От поездок в метро после происшествия меня ничего не сдерживает. Однако если попытаться разобраться, что же на самом деле можно назвать осложнением, конкретного ответа у меня не будет. Вот что вызывает опасения.

Можно, конечно, и смертную казнь, но со смертью для них все кончится. Наоборот, хочется, чтобы они сполна взяли на себя всю ответственность за происшествие. Это же можно сказать государству. Злость к преступникам, разумеется, есть, но говори не говори — разве что от этого изменится? Несомненно, "Аум Синрикё" лапочками не назовешь, однако огромна ответственность и государства, которое пустило на самотек проблемы такого рода, сложив руки, безучастно позволив им разрастись до таких масштабов. Извините за выражение, но психи есть везде. И кто как не государство обязан обеспечивать безопасность, ограждая от таких людей. Разве не для этого все платят налоги? Это касается не только полиции. Не будь разрешения губернатора, не стали бы они религиозной организацией. Или они там давали разрешение с перепугу?

В телерепортажах только и слышишь о деле адвоката Сакамото и происшествии в Мацумото: "Оказывается, дело было вот как". Смотришь на все это и задаешься вопросом: "Куда смотрела до сих пор полиция? " Это сносит крышу похлеще, чем дела "синрикёвцев".

Стоявший рядом мужчина харкал кровью.

Хираяма Синко (25 лет)

Родилась и выросла в Токио. Когда училась во втором классе средней школы, родители купили в префектуре Сайтама квартиру в кондоминиуме, и все переехали туда. Поблизости от них жила бабушка — поэтому и решили переезжать. Семья состояла из четырех человек — родители, младшая сестра и она.

Окончив университет, поступила на работу в небольшую торговую фирму, которая, к несчастью, на третий год из-за плохого ведения дел обанкротилась. Однажды, не зная об этом, она пришла утром на работу, и ей заявили, что фирмы больше не существует. Как гром среди ясного неба.

После этого три месяца проболталась дома без работы, но поскольку уже давно проявляла интерес к проблемам защиты окружающей среды, нашла работу по объявлению в фирме, которая занималась переработкой мусора и отходов. Должность — секретарь президента фирмы — звучала привлекательно, но в действительности г-жа Синко и не представляла, что придется так много работать.

Однако, не проработав и года в новой фирме, она оказалась среди пострадавших от зарина в метро и испытала такой моральный и физический шок, после которого работать больше не смогла. Полгода лечилась дома и боролась с различными рецидивами отравления. Теперь почти выздоровела и работает неполную неделю в одном из правительственных учреждений, одновременно помогая общественным организациям на добровольных началах. Г-жа Синко не относится к тем, для кого важна какая ни есть работа.