Щоденник - Шевченко Тарас

У него встретил я моих соизгнанников оренбургских — Сераковского, Станевича и Желяковского (Сову). Радостная, веселая встреча. После сердечных речей и милых родных песен мы расстались. /168/

29 [марта]

В 10 часов утра явился я казанским сиротой к правителю канцелярии обер-полицеймейстера, к земляку моему И. Н. Мокрицкому. Он принял меня полуофициально, полуфамильярно. Старое знакомство сказалося в скобках. В заключение он мне посоветовал сбрить бороду, чтобы не произвести неприятного впечатления на его патрона графа Шувалова, к которому я должен явиться как главному моему на[д]зирателю.

От Мокрицкого я опять пошел гранить уже высушенную мостовую и упражнялся в сем хитром ногодельи до 12-ти часов, а в 12 часов с М. Лазаревским поехали к Василю Лазаревскому. На удивление симпатические люди эти прекрасные братья Лазаревские, и все ше[с]ть братьев как один замечательная редкость. Василь принял меня как давно невиданного своего друга. А мы с ним в первый раз в жизни встречаемся. От земляк, так земляк!

Вечером отправились мы в цирк-театр смотреть и слушать живописную лекцию геологии профессора Роде. Лекция мироздания прекрасна. И астрономические картины почти не лишни, но к чему эти аляповатые суздальские виды городов и зданий, оскорбляющих искусство? И к чему эти живые вертящиеся ситцевые узоры, оскорбляющие науку? Странно! А еще более странно то, что публика рукоплещет этой балаганной пошлости. Толпа. Да еще столичная толпа!

30 [марта]

Заказал фотографический портрет в шапке и тулупе для М. А. Дороховой. Искал квартиру Бабста и не нашел. Жаль. Несмотря на возмутительную погоду, прошел на Васильевский остров, зашел к художнику Лаврову и от него узнал о смерти Павла Петровского. Отвратительная новость. Бедная старуха мать, она не переживет этой страшной новости.

Вечером графиня Н[астасья] И[вановна] представила меня своим знакомым, собравшимся у нее в этот вечер порядочной толпою. Они приветствовали меня как давно ожиданного и дорогого гостя. Спасибо им. Боюся, как бы мне не сделаться модной фигурой в Питере. А на то похоже.

31 [марта] С художником Лукашевичем был в Эрмитаже. Новое здание Эрмитажа показалось мне не таким, как я его воображал. Блеск и роскошь, а изящества мало. И в этом великолепном храме искусств сильно напечаталась тяжелая казарменная лапа неудобозабываемого дрессированного медведя.

В три часа возвратился домой и под влиянием виденного привел себя в горизонтальное положение, как вошел ко мне /169/ мой старый, незабытый, но из виду потерянный знакомый и щирый земляк Л. Н. Дзюбин. Вспомнили старину и отправилися в отель "Париж" обедать. После обеда прошлись по Невскому и на сегоднишний день расстались.

Вечер провел у Семена.

1 апреля

Обманывают и обманываются. Хорошо, если бы это случалось только первого апреля. Откуда взял свое начало этот нелепый обычай?

Долго шлялся по Невскому проспекту без всякой цели. Потом прошел на Бассейную, нашел квартиру Кокорева, а самого хозяина не нашел дома. Обедал у Белозерского. После обеда получил записку от графини Н[астасьи] И[вановны] и вечером отправился к ней. Никакой эк[с]тренности. Ей просто хотелося меня видеть. Доброе создание! К графине заехал Сошальский и увез меня к имениннице землячке М[арье] С[тепановне]. Мы с нею не видалися с 1845 года. Едва заметно постарела. На удивление прочная землячка.

2 [апреля] В первом часу Сошальский повез меня к землячке Ю.В. Смирновой. Я знал ее наивной, милой институткой в 1845 году. А теперь черт знает что. Претензия на барыню, а в самом деле и на порядочную горничную не похожа. От Смирновой заехали к Градовичу. Тоже старый знакомый. От Градовича зашел я уже без Сошальского в Палкин трактир, пообедал и отправился домой.

Вечером в цирке-театре смотрел и слушал "Бронзового коня". Великолепная постановка и больше ничего. Один старик Петров и Семен со славою поддержали "Бронзового коня". А прочее чепуха.

3 [апреля]

НАВУХОДОНОСОР

(ИЗ БЕРАНЖЕ. В. КУРОЧКИНА)

В давнопрошедшие века,

До Рождества еще Христова,

Жил царь под шкурою быка.

Оно для древних это ново,

Но так же точно льстил и встарь,

И так же пел придворных хор:

Ура! да здравствует наш царь

Навуходоносор!

Наш царь бодается — так что ж?

И мы топтать народ здоровы,

Решил совет седых вельмож.

Да здравствуют рога царевы! /170/

Ведь и в Египте государь

Был божество с давнишних пор.

Ура! Да здравствует наш царь

Навуходоносор!

Державный бык коренья жрет,

Вода речная ему пойло,

Как трезво царь себя ведет!

Поэт воспел бычачье стойло.

И над поэмой государь

Мыча уставил мутный взор.

Ура! Да здравствует наш царь

Навуходоносор!

В тогдашней "Северной пчеле"

Печатали неоднократно,

Что у монарха на челе

След виден думы необъятной,

Что из сердец ему алтарь

Воздвиг народный приговор.

Ура! Да здравствует наш царь

Навуходоносор!

Бык только ноздри раздувал,

Упитан сеном и хвалами,

Но под ярмо жрецов попал...

И, управляемый жрецами,

Мычал рогатый государь —

За приговором приговор.

Ура! Да здравствует наш царь

Навуходоносор!

Тогда не выдержал народ.

В цари избрал себе другого,

Как православный наш причет,

Жрецы — любители мясного...

Как злы-то были люди встарь!

Придворным-то какой позор!

Был съеден незабвенный царь

Навуходоносор!

Льстецы царей! Вот вам сюжет

Для оды самой возвышенной,

Да и цензурный комитет

Ее одобрит непременно.

А впрочем... слово "государь"

Не вдохновляет вас с тех пор,

Как в бозе сгнил последний царь

Навуходоносор!

Только что успел я положить перо, дописавши последний куплет этого прекрасного и меткого стихотворения, как во/171/шел ко мне Каменецкий, за ним Сераковский, а за ним Кроневич, в заключение Дзюбин, который и пригласил меня обедать. Вот тебе и письма. Нужно где-нибудь спрятаться.

После не совсем умеренного обеда вышли мы на улицу и, пройдя несколько шагов, встретили мы вездесущего вечного жида, брехуна Элькана. После продолжительной прогулки мы с ним расстались, и по его указаниям пошли искать квартиру актера Петрова и, разумеется, не нашли. Ругнули всеведущего Элькана и по дороге зашли к Бенедиктову. Встретил он меня непритворно радостно, и после разнородных разговоров он по моей просьбе прочитал нам некоторые места из "Собачьего пира" (Барбье), и теперь только я уверился, что этот великолепный перевод принадлежит действительно Бенедиктову.

4 [апреля]

Каменецкий сообщил мне все мои сочинения, переписанные Кулишем, кроме "Еретика". Нужно будет сделать выбор и приступить к изданию. Но как мне приступить к цензуре?

В 3 часа пообедал с Дзюбиным, тоже не совсем умеренно, и вечер провел у Семена.

5 [апреля]

Приезжа[л] Смаковский просить меня обедать с ним и с Дзюбиным. Я спал. Меня, спасибо, не збудили. И я под предлогом болезни не поехал на лукулловский обед. Бог с ними. С непривычки можно сурьезно захворать. Вечер провел у Галагана.

6 [апреля]

Имел великое несчастие облачиться во фрак и явиться к своему главному надзирателю графу Шувалову. Он принял меня просто, неформенно, а главное, без приличных случаю назиданий, чем сделал на меня выгодное для себя впечатление.

При этом удобном случае познакомился с женою правителя канцелярии обер-полицеймейстера И.Н. Мокрицкого. Она урожденная Свичка и настоящая моя землячка. Мы с нею встретились как старые знакомые.

Расставшись с милейшей землячкою, прошел я в Академию художеств на выставку. Пейзажи преимущественно перед другими родами живописи мне бросились в глаза. Калам имеет сильное влияние на пейзажистов. Самого Калама две вещи не первого достоинства.

Вечер провел у графини Н[астасьи] И[вановны]. Слышал в первый раз игру Антония Кон[т]ского и лично познакомился с поэтом Щербиною. /172/

7 [апреля]

Было намерение съездить в Павловск к старику Бюрно. Но этому доброму намерению невинно поперечил художник Соколов, к которому я зашел по дороге, пробыл у него до 4-х часов и опоздал на железную дорогу. Непростительная рассеянность!

Вечером пошли с Михайлом до Семена и не застали его дома.

8 [апреля]

Воспользовавшись хорошею погодою, пустился я пешком в Семеновский полк искать квартиру Олейникова. Квартиру нашел, а хозяина не нашел и прошел в Бассейную к Кокореву. И сего откупщика-литератора не нашел дома. По дороге зашел на Литейную к Василю Лазаревскому, отдохнул немного и пустился пешком же в Большую Подьяческую к Семену обедать. После обеда вышли на улицу и случайно зашли к бедному бесталанному генералу Корбе. Плачет, бедный, не о том, что из службы выгнали, а о том, что Станислава не дали. Бедный, несчастный человек!

Вечером зашел к Кроневичу, к моему соизгнаннику, и между многими поляками встретил у него и людей русских, между которыми и две знаменитости: графа Толстого, автора солдатской севастопольской песни, и защитника Севастополя генерала Хрулева.

Последняя знаменитость мне показалась приборканою.

9 [апреля]

Квитался за неумеренный ужин Кроникевича.

10 [апреля]

Посетил московского знакомого, некоего Безобразова. Потом Рамазанова и Михайлова, хотел пройти на выставку, да не удалось. Царь помешал. Смотрел в цирке-театре "Москаля-чаривныка". Очаровательный Семен. А прочие чушь.

11 [апреля] Поручил Каменецкому хлопотать в цензурном комитете о дозволении напечатать "Кобзаря" и "Гайдамаки" под фирмою "Поэзия Т. Ш.". Что из этого будет?

Зашел по пути к певцу-актеру Петрову. Он только потолстел, а она, увы! из миленькой Анны Яковлевны сделалась почтенная, но все-таки милая старушка. Непрочный пол! Забежал к Семену, выпил рюмку водки и пошел к Корбе обедать. Скучно и грязно, как у старого холостяка, и вдобавок у военного. Вечером у Белозерского слушал новую драму Желяковского (Совы) и с успехом доказал Сераковскому, что Некрасов не только не поэт, но даже стихотворец аляповатый. /173/

12 [апреля]

Снег, слякоть, мерзость; невзирая на все это, отправились мы, т. е. я, Семен и М. Лазаревский, в Академию смотреть выставку. Во избежание простуды завернули к Смурову, выпили по рюмке джину и проглотили по десятку устриц. С выставки пошли мы на званый обед к графине Н[астасье] И[вановне], данный ею своим близким многочисленным приятелям по случаю моего возвращения. За обедом граф Ф[едор] П[етрович] сказал коротенькое слово в честь милостивого царя.